После выпускных экзаменов — как и все предыдущие, они были письменные — студенты по традиции устроили прощальный вечер. Был выбран большой китайский ресторан, принадлежавший известному в свое время боксеру Фредди Миллсу.
Заведение это помещалось в подвале и было оформлено в том псевдокитайском стиле — с драконами, завитушками и прочими атрибутами, — как представляют себе европейцы китайский интерьер. Кухня была под стать «декору» — весьма посредственной и лишь отдаленно напоминала китайскую. Но что делать — деньги были собраны заранее, ужин заказан. Все пришли с женами.
Маленький метрдотель-китаец, сиявший крахмальной манишкой, пробором и лаком туфель, проводил каждого в отгороженную ширмами заднюю часть зала. Там был накрыт стол в форме буквы Т, во главе его сидел Саймонс-старший.
Ужин был весьма обильным, шумным и пьяным. Всем хотелось говорить и показать себя — виделись мы, во всяком случае многие из нас, надо полагать, в последний раз. То и дело кто-нибудь поднимался, чтобы произнести очередной тост. Особенно длинный и малопонятный монолог в честь присутствующих здесь синологов сказал профессор Саймонс. Тост был явно заготовлен заранее и по идее должен был быть остроумным, но затянулся. Все с трудом дождались его окончания.
Тихо играла музыка, звенели бокалы. Вышколенные официанты-китайцы обносили экзотическими блюдами:
— Медуза...
— Бамбук...
— Акульи плавники...
Все было острое, пряное, вкусное.
— Гордон, ваше здоровье, — поднял рюмку мой сосед Лестер — армейский разведчик, как я установил два года назад.
— Ваше здоровье, капитан.
— Майор.
— О, поздравляю... Теперь в Китай?
— Да, на днях отправлюсь в Пекин...
«Что ж, давай, двигай. Тебя там уже ждут...» И снова тихо звенели бокалы, играла музыка, звучали тосты. А когда пришла пора встать из-за стола и все взаимные дружественные чувства уже были излиты, те, кто уезжал за границу, обменялись адресами с «лондонцами». Большинство не удержалось, чтобы не похвастаться новыми назначениями, поскольку почти все получили повышение.
Несколько человек направлялись в Пекин. Многие ехали в Гонконг. Американец Клейтон Бредт возвращался в США.
— А ты, Гордон? — спросил он меня.
— Пока поживу здесь, потом двинусь в Китай.
— Что ж, может быть, еще увидимся.
— Вполне.
Бредт знал, что как американца его в группе недолюбливали, и поэтому общался главным образом со мной и Поупом — канадцы были как бы двоюродными братьями и англичанам, и американцам.
— Послушай, Гордон. Хочу поделиться с тобой открытием, — начал неожиданно он, чуть покачиваясь и стараясь глядеть мне прямо в глаза. — Только об этом — ни-ни...