– Гляди, сейчас младшие полезут! – горячо прошептал Иааков.
– Грех это. В законе сказано…
Иааков отмахнулся.
– Закон знаешь, а как женщина устроена нет! Они язычницы, значит можно. Смотри, смотри. У той, что слева уже волосы. Как мох в расщелине камня…
Йехошуа заткнул уши пальцами, но все равно слышал звонкий смех и визг купальщиц. Он покосился на брата. В глазах того тлел сладострастный огонь, и весь он напрягся, как подросший щенок, учуявший суку. Йехошуа осторожно обернулся. Женщины, пофыркивая, плавали в стремнине: их матовые ягодицы и ноги светлели в прозрачной воде. Лишь девочка лет восьми опасливо приседала на мелководье и ополаскивала худенькое тело. Йехошуа разглядел ее лицо: почти сросшиеся тонкие брови и высокий лоб, каштановые волосы волнами ниспадали к пояснице. Ее соски набухли, как почки на деревьях, бедра округлились. Казалось, бутон вот-вот распустится. Умыв лицо, девочка быстро заморгала и застенчиво улыбнулась взрослым, очевидно смущаясь своего неумения плавать. Подруга, стоя по горло в воде, подбадривала трусиху. В какой-то миг Йехошуа привиделось, глаза его и красавицы встретились, и девочка стыдливо присела. Но тут же выпрямилась во всю весеннюю стать, и мальчик перевел дух.
– Они из деревни вон за теми виноградниками, – сдавленным голосом проговорил Иааков.
Тут мальчики замерли. Прямо на них, цепляясь за траву, на крутой берег лезла старуха – струи воды стекали меж ее ног, вислая грудь вздрагивала при каждом движении, мокрые пряди налипли на лоб и на глаза. Снизу женщина казалась огромной даже на коротких ногах. Она завизжала проклятия, и прежде чем нашла палку, двое брызнули к тропинке под веселые крики купальщиц.
– Стой! – Иааков демонстративно перешел на шаг. – Голыми не побегут! – На всякий случай он обернулся. – Идем к заводи. Потом из дома не пустят.
Искупавшись, мальчики легли ничком на траву, подложив под подбородки руки. Солнце быстро нагрело их бронзовые тела.
– Зря убиваешься,- заговорил Иааков, прикрыв веки. – Тебе хорошо? Вот и живи! А если это когда-то кончится, зачем об этом думать? Ты ведь ничего не изменишь. Вот муравей бежит, и тебе безразлично, о чем он думает… – Иааков придавил пальцем муравья, замешкавшегося перед сухой травинкой.
Йехошуа отдернул руку брата. Расплющенный муравей, дернул лапкой и замер.
– Ты забудешь о нем. Как забудут нас.
– Тебе не страшно?
– Страшно. А лучше думать о смерти, молиться и ежечасно угождать Богу в помыслах? Тогда зачем жить? Левиты и те в праздники бражничают и получают лучшую долю с каждой жертвы. Неужто они скорбят о грядущем? – Иааков перевернулся на спину и сладко потянулся. – Нет, братишка, это не жизнь. Дед походил по земле, посмотрел, а теперь нас учит вере в Бога. Вот и я, похожу, разбогатею, а потом стану внуков наставлять. И вообще, чаще смотри на небо. А то «косолапый» Ицхак у нас есть. Будет еще «кровавый лоб» Йехошуа. – Помолчали. – Отец всю жизнь камни отесывает да виноград сажает. А я не буду!