Ричард надеялся, что и тысяча семьсот семьдесят седьмой год пройдет под знаком мушкетов и денег, но в самом начале года, пока Вашингтон с остатками своей армии пережидал суровую зиму близ Морристауна, на Морганов из «Герба бочара» обрушился сокрушительный удар. Мистер Джеймс Тислтуэйт вдруг объявил, что покидает Бристоль.
Дик рухнул на стул — это случалось с ним крайне редко, за стойкой он обычно стоял, опираясь на нее загрубевшими локтями.
— Уезжаешь? — слабо переспросил он. — Уезжаешь?
— Да, — напористо отозвался мистер Тислтуэйт, — уезжаю, черт возьми!
Пег и Мэг расплакались; Ричард велел им унести перепуганного Уильяма Генри наверх и хорошенько выплакаться, а затем обернулся к взбудораженному мистеру Тислтуэйту.
— Джимми, ты же здешний старожил! Ты не можешь просто взять и уехать!
— Никакой я не старожил! Я уезжаю!
— Сядь, Джимми, сядь! К чему эта борцовская поза? Мы тебе не враги, — нахмурившись, уговаривал Ричард. — Присядь и объясни, в чем дело.
— Ага! — воскликнул мистер Тислтуэйт, последовав его совету. — Наконец-то ты выглянул из раковины! Неужели я так много значу для тебя?
— Кошмар, — пробормотал Ричард. — Отец, принеси мне пива, а Джимми — лучшего рома от мистера Кейва.
Дик мгновенно выполнил его просьбу.
— Ну, так в чем же дело? — вновь спросил Ричард.
— Я сыт по горло, Ричард, только и всего. В Бристоле мне больше нечего делать. Кого здесь высмеивать? Старого епископа Ньютона? Нет, я не поступлю так с человеком, которому хватает остроумия называть методизм незаконным отпрыском католицизма. Что еще я могу сказать в адрес корпорации? Разразиться градом сарказмов — после того, как я назвал сэра Абрахама Айзека Элтона волевым блюстителем закона, Джона Вернона — подобострастным стражем того же закона, а Роулса Скудамора — человеком, для которого нет ничего святого? Я обличал Дэниела Харсона за ортодоксальность, а Джона Пауэлла — за лизоблюдство. Я исчерпал золотую жилу Бристоля и теперь намерен поискать новую. Поэтому я уезжаю в Лондон!
Можно ли тактично намекнуть, что бристольский светоч затеряется в тумане города, по величине в двадцать раз превосходящего Бристоль?
— Лондон так велик, — заметил Ричард.
— Там у меня найдутся друзья, — возразил мистер Тислтуэйт.
— А может, передумаешь?
— Ни за что.
— В таком случае, — слегка оживился Дик, — пью за твою удачу и желаю тебе здоровья, Джимми. — Он приподнял губу, обнажая зубы. — По крайней мере теперь мне не придется тратиться на перья и чернила.
— Ты напишешь нам, как устроился? — спросил Ричард немного погодя, к тому времени как воинственность мистера Тислтуэйта уступила место приливу сентиментальной жалости.