— Если ты напишешь мне. — Бристольский бард шмыгнул носом и смахнул слезу. — О, Ричард, как жесток мир! И я намерен изобразить его зверства на огромном полотне, какого не может предоставить мне Бристоль.
Позднее тем вечером Ричард усадил Уильяма Генри на колени и вгляделся ему в лицо. В свои два с половиной года мальчик был крепким и рослым, и отец втайне считал, что ему достался лик строгого ангела. Взгляд приковывали не только его огромные и необычные глаза — поистине необычные, поскольку такой оттенок эля с красным перцем встречался крайне редко, — но и очертания скул, и безупречность кожи. Где бы он ни появлялся, люди оборачивались ему вслед и восхищались его красотой, которую замечали не только любящие родители. По всем меркам Уильям Генри был очаровательным ребенком.
— Мистер Тислтуэйт уезжает, — сообщил Ричард сыну.
— Далеко?
— Да, в Лондон. Теперь мы долго не увидим его, если увидим вообще.
Глаза малыша не наполнились слезами, но их выражение изменилось — Ричард уже знал, что оно означает тайные муки ранимой души.
— Он больше нас не любит, папа?
— Напротив, очень любит. Но в Бристоле ему стало негде развернуться, и мы здесь ни при чем.
Прислушиваясь к их разговору, Пег билась о прутья собственной тайной клетки, подобной тюрьме, в которой томилась душа Уильяма Генри. Однажды отказав Ричарду в том, что принадлежало ему по праву, она со временем вновь стала покорной, и если Ричард и заметил, что она принимает его ласки скорее по привычке, чем по велению сердца, то предпочел молчать. Пег вовсе не разлюбила его: отчуждение было вызвано угрызениями совести и ее бесплодием. Чрево Пег стало сморщенным и пустым, способным порождать лишь ежемесячные недомогания, а судьба отдала ее в жены человеку, который слишком любил детей. Такому мужчине не пристало ограничиваться единственным отпрыском, даже таким, как Уильям Генри.
— Дорогой, — заговорила Пег, когда они с Ричардом лежали в постели, слушая храп из соседней комнаты и сонное дыхание спящего Уильяма Генри, — боюсь, больше у меня никогда не будет детей.
Вот так. Тайное стало явным.
— А ты обращалась к кузену Джеймсу-аптекарю?
— Это ни к чему, он ничем мне не поможет. Такой уж сотворил меня Бог, я точно знаю.
Ричард заморгал и судорожно сглотнул.
— У нас уже есть Уильям Генри.
— Знаю. Он крепкий, на редкость здоровый ребенок. Но именно поэтому мне и хотелось поговорить с тобой, Ричард. — Пег высвободилась из объятий мужа и села.
Ричард тоже сел, обхватив руками колени.
— Я слушаю, Пег.
— Я не хочу переселяться в Клифтон.
Ричард щелкнул огнивом, зажег свечу и поднял ее так, чтобы видеть лицо жены — округлое, миловидное, искаженное беспокойством, с затравленными глазами.