В салоне, переставляя стрелки больших круглых часов, он внезапно поразился тому, что до этого делал машинально. Часы показывали ночь, а он их ставил сразу на утро. Можно сказать, ставил механизм в дурацкое положение. Но суть была не в этом. Прибавляя время, он укорачивал свою вахту, которая тем не менее засчитывалась ему как полная. Следовало использовать момент.
Воровски закрыв за собой дверь, матрос вышел в коридор. Тут он увидел Дика, капитанского пса. Легавый, с умной мордой, с ушами тряпочкой, ожидал своего хозяина, который препирался на трапе с боцманом Кутузовым. Услышав голос боцмана, Трощилов собрался было юркнуть в угол. Но он имел законное основание находиться здесь и переборол себя.
Боцман Кутузов вел с капитаном Просековым разговор о покраске судна.
- Вы, Ефимыч, только кисточки обработаете солярчиком, - говорил Кутузов извиняющимся голосом. Низкий, с толстыми ногами, с толстым животом и толстым лицом, он не давал Просекову сойти вниз, где стоял Дик. - Матросов у меня всего три, а "Кристалл" судно все-таки. Придет "Агат", и Герман Николаевич будет мне выговаривать за грязь. А зачем мне за вас выговор получать? -говорил боцман, заранее обижаясь на возможную несправедливость.
- Разве тебе не стыдно, что я буду скрести ржавые котелки?
- А вы снимите форму, я вам давно робишку приготовил.
- Иди застрелись, - сказал Просеков свое обычное.
- Не пойду, - уперся Кутузов.
- Логично.
Почти каждое утро начиналось у них с этой перепалки. А дело было в том, что капитан Просеков был уже не капитан. Это недавно он капитанил на "Агате", на этом спасателе моря мирового класса. А оттуда его перевели на "Кристалл" простым матросом. За то, что не вышел на спасение. Говорят, был в нетрезвом виде. А не скажешь, что такой может потерять вид: настоящий морской волк, с зычным голосом, ростом под метр девяносто. К тому же работал в буксирном флоте, где любой человек мог перепить и осилить в драке целый пассажирский теплоход. Поэтому Просеков был склонен к рукоприкладству. Трощилов не видел, чтоб он кого-то ударил. Но когда его к чему-то принуждали, он так смотрел, что становилось страшно. В сущности, Просекову как капитану в морях равных не было. И конечно же такой большой в прошлом человек не хотел считать себя матросом, пользуясь тем, что Кокорин не считал себя капитаном. Кокорин, которого. Просеков унижал, перед ним благоговел. Но боцман Кутузов, несмотря на извиняющийся голос, стоял на своем.
- Вы, Ефимыч, кисточкой помаленьку: раз-два... -говорил он, вытрясая Просекова из внезапно охватывавшего того состояния задумчивости. - Увидите, и головка пройдет.