— Спасибо, Оленька, за ваш визит. Заходите — буду всегда рад. — Приветливо взглянул на Суровова: — Когда же в свою роту, голубчик?
— Думаю, что скоро, Василий Васильевич: на нашем брате, как на дворняге, кожа зарастает быстро.
— Авось еще встретимся! — сказал Верещагин. — Т а м!
Суровов энергично затряс головой.
Сестра милосердия увела раненого. Василий Васильевич вдруг с яростью подумал, что надо жить, что нужно победить этот страшный недуг, цепко схвативший и уложивший его в постель. В роту намерен вернуться дважды раненный солдат, на побывку уехал окрепший здоровьем лейтенант Скрыдлов, а он лежит и пишет завещания. Черт побери, неужели нельзя избежать смерти? Неужели и на его роду написано получить ранение на «Шутке» и помереть в бранкованском госпитале? Когда в один из обходов доктор склонился над ним, чтобы посмотреть, что же творится в его смердящей ране, Верещагин взмолился спасти его, сделать все возможное, решиться на самую рискованную операцию, но поставить его на ноги и помочь в скорой отправке на боевые позиции.
Василий Васильевич всегда наблюдал за выражением лица доктора, когда тот осматривал его рану. На этот раз врач вдруг побледнел и отвел глаза в сторону. Он что-то сказал сестрам и своему помощнику. Все тотчас засуетились, забегали, стараясь не смотреть на беспомощного бородатого человека. Его заставили съесть маленький кусочек хлеба, и над носом его повисла мокрая марля. Его принудили дышать, уверяя, что ничего дурного от этой марли не будет. Он сделал попытку откинуть голову, но она не слушалась его, и отвратительный запах хлороформа стал забираться в легкие против его воли. Ему показалось, что он куда-то погружается, в пух, теплую воду, болотную жижу — бог весть во что. Потом ему почудилось, что он на качелях — то взмывает вверх, то плавно опускается вниз. Во время одного такого падения он потерял сознание и пришел в себя не так скоро.
— Пейте! — настойчиво потребовал врач. — Пейте, это шампанское!
Он осушил бокал до дна и недоверчиво посмотрел на людей; они улыбались ему стеснительно, но по-доброму.
— Мы вам сделали небольшую операцию, — сказал доктор, — теперь вам станет легче. Благодарите свою судьбу: она оказалась для вас счастливой.
Лишь спустя много дней, когда Верещагину действительно стало легче, старушка сестра сообщила ему, что у него начиналась гангрена. Не обнаружь врач ее в тот час, к вечеру бы все кончилось печальным исходом. Василий Васильевич хотел крикнуть: почему же тогда эту операцию не сделали раньше, почему довели болезнь почти до рокового конца? Но он решил не задавать подобные вопросы: конец не наступил, вот и благодари судьбу.