И опять мертвая тишина воцарилась на Скаковом поле. Но вот епископ показался уже неподалеку, а за ним духовенство в праздничных и сверкающих ризах; епископ окропил солдатские шеренги святой водой; несколько капель попали и на лицо Ивана Шелонина, но он даже не пошевелил головой: пусть себе плывут по щекам, это тоже к счастью и удаче!..
Епископ ушел к другим полкам и ротам, и уже не слышался ласковый свист его кисточки, которой он окроплял войска. Они долго стояли в безмолвии, пока голосистый сигнал не возвестил начало кавалерийского марша. Полки и эскадроны шли на сытых, отчищенных и нетерпеливых лошадях, шли четко, издавая ритмичный, в такт маршу, цокот копыт. Настала очередь и для пехоты. Шелонин подтянулся и приосанился. Как ни странно, но в эту минуту он вдруг подумал о том, как бы не растянуться на скользком поле и не нарушить строй роты, не подвести своих товарищей и ротного командира.
Они прошествовали мимо царя в каком-то оцепенении, соблюдая строгое равнение, чеканя шаг и сдерживая дыхание. И лишь позднее, когда кончился этот торжественный марш и до них донесся едва слышный голос царя, они дали волю своим чувствам. Иван услышал, как впереди и позади, справа и слева от него стали кричать громкое, какое-то исступленное «ура». Вместе с другими кричал и он, вместе с другими бросал свою шапку, вместе с другими плакал, не вытирая слез. Послышались громовые возгласы, они приходили с поля, на котором стояли толпы народа. Эти возгласы подхватили солдаты. Вскоре, казалось, радостно и возбужденно кричала вся земля: «За братьев! За святое дело! За веру христову! За свободу славян!»
Потом, уже проходя по улицам Кишинева, Иван заметил Елену: приподнимаясь на цыпочках, она усердно махала им рукой; Иван хотел окликнуть ее, но вовремя вспомнил, что строй — святое место, и прошагал мимо нее молча. А она, видно, и вовсе его не приметила: в строю все солдаты так похожи друг на друга!..