В Константинополе он еще больше понял, какая неодолимая пропасть разделяет турок и болгар. С утра и до вечера и с вечера до утра ему давали понять, что он осел и его место — в стойле с этими животными. В полночь его могли поднять пинком с пола и послать по делу, которое могло потерпеть до утра. На него натравливали собак, давили лошадьми, били по лицу, когда он не так быстро уступал туркам дорогу, и стегали плеткой, если он не становился перед ними на колени в жидкую и липкую грязь.
Из Константинополя он вернулся убежденным врагом угнетателей — турок.
Однажды он с отцом возвращался из поездки по Сербии и Франции. Мать заметила их вдалеке и выбежала навстречу. За месяц она неузнаваемо постарела: волосы ее стали седыми, глаза запали, голова тряслась. Рыдая, она поведала грустную историю. После их отъезда она заболела и по делам отправила в соседнее село дочь Марийку, считавшуюся в округе первой красавицей. Словно предчувствуя что-то недоброе, Марийка стала возражать, но мать настояла на своем. Домой она не вернулась ни в тот, ни на другой день. Кто-то видел, как несколько турецких кавалеристов волокли ее в дальний лес. Там ее и нашли: обесчещенную, исполосованную нагайками, порубленную ятаганами. Хоронили Марийку соседи: они боялись, что мать не выдержит такого тяжкого испытания.
Йордан, вооружившись ятаганом, тайком ушел из дома. — У него не было теперь иной цели, иного желания, как зарезать турка: налететь на него внезапно и рубануть ятаганом так, чтобы тот распрощался с белым светом. Намеревался Йордан сначала помучить захваченного врасплох врага, но потом решил, что он не турок, а православный болгарин и с него хватит того, что он просто прирежет одного из мучителей.
Охотился он за турками две ночи, а на третью встретился в глухом овраге с отцом. Тот укоризненно покачал головой и сказал: «Не дело ты задумал, Данчо! Ты убьешь турка, тут хитрости большой нет, смелости и ума тоже не надо, а что дальше? Завтра к нам ворвутся турки и перережут половину села. Ты можешь уцелеть, а невинные погибнут». «Марийка тоже была невинной, а что с ней сделали турки!» — попытался возразить Данчо. «Ты не турок, а болгарин!» — строго сказал отец и увел его домой. Он не сопротивлялся, понимая, что отец прав и что своей дерзкой выходкой он пользы не принесет.
Заниматься торговыми делами ему уже не хотелось. Напрасно убеждал его отец, что будущее сына навсегда обеспечено, что торговля позволит Данчо жить без нужды. «А другие? — спросил он у отца, — Пусть мучаются, терпят нужду, пусть их истязают и убивают, не так ли?» Отец не мог разубедить сына и вынужден был согласиться с тем, что из него никогда не получится настоящий торговец. Он не возражал, когда сын попросил отпустить его на учебу в Николаев; все четыре года старший Минчев не скупился на содержание и встретил Данчо с радостными слезами на глазах.