Прямо напротив нашего дома был стадион — футбольное поле с деревянной трибуной. Я футболом не увлекался, но иногда гонял мячик с ребятами — больше для поддержания компании. Мячи, кстати, были китайские и, по отзывам взрослых футболистов, очень хорошие. А вот зимой на лыжах я любил ходить, и лыжи у меня были настоящие детские, привезенные из ворошиловского универмага. Крепления на них были мягкие, а о специальных лыжных ботинках мы тогда не подозревали, надевали лыжи на валенки, а ребята постарше — на сапоги, у кого были. Большинство же наших ребят катались на обрезанных взрослых лыжах, списанных из воинских частей — там они имелись в изобилии, поскольку лыжный кросс был обязательной частью физподготовки солдат и офицеров. Начальники физподготовки частей списывали лыжи еще в совершенно пригодном состоянии и передавали нашей школе. Палки чаще были деревянные, но хорошим тоном считались бамбуковые. Каждым летом отряжалась специальная экспедиция в бамбуковые заросли где-то в районе Владивостока, привозили целый грузовик будущих удилищ и лыжных палок. Еще из этого бамбука один сверхсрочник-умелец мастерил красивые этажерки, мы такую потом в Ленинград с собой взяли.
Еще у меня были настоящие так называемые «хоккейные» коньки, предмет зависти многих моих сверстников, довольствовавшихся «снегурками», а то и просто самодельными коньками. Они прикручивались к валенкам веревками с деревянными палочками. У нескольких девочек со временем появились «фигурки» с коричневыми ботинками, а первые чехословацкие белые ботинки произвели фурор. Жалко только, что каталась на них довольно-таки пухлая и боязливая девочка, и мы переживали, что такие коньки пропадают без толку. Но она и другим давала на них поездить, и я тоже свои коньки одалживал покататься другим ребятам. Вообще мелкая жадность считалась среди нас очень большим пороком, и мы не понимали, как это можно не дать другому покататься на велике или на коньках или не поделиться принесенным из дома завтраком. Если кто-то приносил из дому шоколадку или несколько конфет и съедал сам, то про него говорили, что он «жидится», и не понимали, с какой стати я-то обижаюсь. Феодора Лукинична, пропускавшая мимо ушей иногда вырывавшиеся у ребят грубые, а то и матерные слова, не терпела это «жидишься» и дразнилку для жадин «жид, жид, на веревочке дрожит», а нарушителей отводила за ухо в угол. Я уверен, что это было не из-за нашего с Мариной присутствия — а просто такой она была человек. Когда Карине Мирзоян кто-то из ребят без всякой злости пропел «армяшка — жопа деревяшка», Феодора Лукинична схватила его за шиворот, выволокла на крыльцо и дала под зад хорошего антипедагогического пинка.