Тут вошла Феодора Лукинична, мы все вскочили, и начался урок арифметики. Учительница написала на доске длинный пример, который я тут же в тетрадке решил. Она спрашивает:
— Ребята, кто уже справился?
Я решил лучше не высовываться, но она была другого мнения:
— Иди, — говорит, — Михаил, к доске.
Пришлось на доске показывать решение. Пишу, объясняю, а сам слышу, как за первой партой шепчутся: «Ну чего, он по-нашему чисто чешет». Оказывается, меня из-за непривычной внешности, купленного в Москве кофейного цвета портфеля и серой гимнастерки приняли за иностранца.
Я с благодарностью вспоминаю Феодору Лукиничну, которая хорошо понимала нужды и возможности своих учеников и их семей и знала, как с каждым говорить. Среди почти сорока ребят были дети и полунищих уборщиц, и богатых по советским понятиям старших офицеров. Кто-то не мыслил себе жизни за пределами нашего района, и для них поездка в ближний Ворошилов была событием, которое вспоминалось целый год. А другие дети уже успели пожить в Германии и Венгрии, в Закавказье и Средней Азии. У кого-то мама целыми днями возилась с половыми тряпками и верхом личного счастья считала пару часов, проведенных с сержантом-сверхсрочником, пока сын где-то слонялся. А у другого родительница изнывала от безделья и бесконечного перекрашивания ногтей — ведь телевизор мы тогда видели только на картинках в журнале «Техника — молодежи». Феодора Лукинична не разговаривала свысока с уборщицей и не заискивала перед полковничьей женой. О ее собственной жизни никто из нас ничего не знал — кроме того, что она приезжает в школу из той Воздвиженки, которая село. Не было случая, чтобы она опоздала или вовсе не пришла — невзирая на слякоть, пургу или поломку редко ходящего автобуса. Зимой иногда ее привозил на санях бородатый старик, и мы тогда кормили его лошадь кусочками хлеба из своих завтраков.
Много лет спустя я упомянул о Феодоре Лукиничне в разговоре с отцом, и он сказал, что прекрасно помнит ее и иногда отряжал машину в село, чтобы привезти оттуда живших там учительниц. Я не припомнил, чтоб она приезжала на машине, — выяснилось, что по ее настоянию учительниц высаживали при въезде в городок, и километр до школы они шли пешком. Как-то позвонила директриса и попросила папу послать машину в село, чтобы привезти заболевшую Феодору Лукиничну в гарнизонный лазарет. Никого из шоферов под рукой не оказалось, и папа решил съездить сам, а заодно купить на совхозной ферме свежего молока. По дороге моя бывшая (я уже у нее не учился) учительница разговорилась с папой и рассказала, что она дальневосточная уроженка, до войны закончила в Хабаровске педагогический техникум, а всю ее семью раскулачили, но никуда не высылали — куда же из Уссурийского края дальше высылать… Была замужем, но муж погиб на фронте, детьми не успели обзавестись. Повторяю, узнал я это, когда моя старшая дочка уже сама училась то ли в шестом, то ли в седьмом классе.