— Пройдет по трупам. У меня были все доказательства, и вот… — Я потер горло, оно все еще саднило. — Подождите, я еще не закончил.
Фаулер приподнял брови и, подтянув к себе подушку, уселся на нее, скрестив ноги, чтобы в этой удобной позе выслушать мой рассказ. Кое-что я опустил, в частности, не упомянул о пристрастии Говарда к магии и о том таинственном незнакомце, который подстрелил убийцу, напавшего на меня посреди улицы Святого Петра. О человеке с арбалетом я умолчал отчасти из гордости (мол, сам справился), отчасти же потому, что не мог отделаться от смутного беспокойства. Мне давно уже, еще до того как я поссорился с Говардом, мерещилось чье-то присутствие за спиной. Возможно, сегодня меня спасли не по дружбе, а чтобы продлить игру в кошки-мышки.
Отхлебнув вина, я перешел к рассказу о леди Ситон и походе в Геральдическую палату. Когда я добрался до сведений, полученных от старого шотландца, Фаулер в изумлении прикрыл ладонью рот и уставился на меня.
— Господи боже! — только и вымолвил он.
— Как же я раньше не подумал о Дугласе! Наверное, потому, что он — самый очевидный кандидат на роль убийцы. Но он всегда держался в стороне от интриг, сам по себе.
Фаулер покачал головой, решительно стиснул челюсти:
— Он хорошо играет свою роль, эдакий, знаете, ничем не интересующийся наемник. Но Дуглас поумнее нас всех, когда речь идет о выгоде или о его шкуре. Потому-то он и жив до сих пор.
— И вы ни разу его не заподозрили?
— Нет, — сдержанно ответил Фаулер. — Подумывал порой, учитывая его прошлое, но не более того, поскольку не видел для него в этом корысти. А он, видимо, присматривался к различным фракциям среди заговорщиков и пытался предугадать, у кого больше всего шансов захватить власть после вторжения.
— Почему вы с ним так друг друга не любите? — спросил я, допивая остатки вина.
Лицо Фаулера омрачилось.
— Это человек без совести и без принципов. Он втерся в доверие к шотландским лордам при дворе молодого короля Иакова и сталкивает их друг с другом. Ему наплевать на человеческую жизнь. А самое главное… — Тень пробежала по его лицу, голос упал до шепота. — Он отнял у меня лучшего друга.
— Убил?
— Нет, — отвечал Фаулер, потупившись. — Не убил. Хуже того: Патрик все равно что мертв для меня. Патрик Грэй. Мы дружили с детства, но Дуглас восстановил его против меня, подчинил себе, чтобы через него втереться в доверие к Иакову.
Голос молодого человека, почти никогда не поддававшегося эмоциям, исполнился такой горечи, что я призадумался над характером его отношений с этим Патриком. Фаулер тяжко переживал потерю друга, и я почувствовал внезапный прилив сочувствия к этому закрытому, почти неизвестному мне человеку, который по необходимости сделался для меня главным доверенным лицом. Мы мало что знали друг о друге. Быть может, под маской спокойствия и сдержанности Фаулер скрывает глубокие раны.