— Я должен как можно скорее доложить обо всем Уолсингему, — подытожил я. — Только он сможет защитить меня от людей Говарда. Но нынче вечером я убедился, что один живым не доберусь. Подниметесь со мной по реке?
Он помедлил. Не очень-то он похож на бойца — неужели струсил?
— Не следует нам часто появляться вместе… — задумчиво произнес Фаулер, но тут же передумал, поднялся и отряхнул одежду. — А с другой стороны, кто же еще может вас проводить. Сейчас возьму плащ и фонарь. Деньги на лодку есть?
Я кивнул. Он вышел в другую комнату, предоставив мне впитывать остатки тепла перед тем, как придется вновь погрузиться во всепроникающий лондонский туман, который ухитряется залезть под одежду, добраться до костного мозга, так что человека дрожь пробирает изнутри.
Под плащ Фаулер подвязал пояс со шпагой. Мы молча спустились к Паддл-варф, неся перед собой фонари, от которых, впрочем, было мало проку. Луну полностью скрыли от глаз тучи, город, как мертвеца, окутало саваном тумана и тишиной.
— У нас против Дугласа нет ничего, кроме слов леди Ситон, — заметил я, приближаясь к безлюдной пристани. — Он может на это возразить, что пресекшимся титулом мог воспользоваться кто угодно.
Фаулер наклонился, высматривая движение на реке, выкрикнул: «Лодка, эй!», и мы стали вместе ждать, возымеет ли его призыв действие.
— У нас нет выбора, — сказал он мне. — В Шотландии Дуглас не раз ускользал от правосудия, но там суд покупают и продают. С Уолсингемом он еще дела не имел. Уж секретарь ее величества добывать признания умеет.
Я промолчал. О методах могущественного министра, члена Тайного совета нам обоим было чересчур многое известно. Уолсингем умел успокаивать свою совесть: я слышал от него, что лучше подвергнуть пытке невиновного, чем рисковать жизнями многих англичан из-за нераскрытого заговора. В этом я решительно расхожусь с Уолсингемом, и ему об этом известно. Я также сомневаюсь в ценности сведений, добытых у человека, чьи руки и ноги выдергивают из суставов. Родившись и проведя детство и юность в стране, где правит святая инквизиция, я чересчур хорошо знаю, что от боли и страха человек скажет все, что угодно, лишь бы угодить палачам и положить конец пытке. Однако Уолсингем сумел как-то договориться со своими разумом и совестью.
Фаулер повторил призыв, и вскоре из мрака донесся тихий плеск воды и вынырнул расплывавшийся в сумраке свет. Лодка уже причаливала, как вдруг Фаулер обернулся и схватил меня за руку:
— У меня есть идея: доставим в Уайтхолл самого Дугласа. Я давно его знаю. Он носом чует неприятности. Пока мы доберемся до Уолсингема да пока министр отрядит людей на поимку Дугласа, тот уже обо всем проведает и растворится в воздухе.