Занавеска упала. Они увидели танцующих женщин. В одной Барлаас узнал свою дочь Пуричисту.
Теперь, вспоминая, он мучительно думал о том, что может быть в тот вечер Пуричиста, его дочь, была с этим, носатым, противным… А она была так прекрасна в своей наготе, освещенная трепещущим пламенем священного огня… После его ухода носатый, наверное, посмеялся над ним, называл евнухом, скопцом, — но только в душе, встретились они как ни в чем не бывало. Все-таки носатый знал, по чьему приказу и к кому везет этого странного человека…
— Как вино? — спросил Гисташп. — Здешний виноград славится. Жаль, что кончилась священная хома. Но мы еще выпьем ее с тобой.
Он смотрел на учителя изучающе, раздумывая, как теперь быть. Уж очень все произошло неожиданно. Внук глуп. Не надо было замечать знакомых в стране врага, не надо было отзываться на оклики. Мало ли кто окликнет… Но дело сделано.
Вращая перед собой на ковре пустую чашу, Барлаас молчал.
— Значит, ты не погиб тогда, — произнес Гисташп.
И тут Барлаас с внезапным озарением понял, что Гисташп сожалеет об этом, о том, что он остался жив и теперь сидит тут, перед ним. Но почему, почему? Разве он изменил вере?
Их взгляды встретились. Гисташп первым опустил глаза.
— Слабое вино, верно, — словно соглашаясь, проговорил он. — Но ничего, давай выпьем еще.
Светильники полыхали по углам. Свет их преломлялся в тонкой струе вина, отблески плясали на лицах.
— Давай, — ответил Барлаас. — Пусть придет к нам мудрость.
Он думал о том, что время изменило их, отчуждило, что вино не помогает, не берет, не сближает, оттого и не клеится разговор. Стал ставить чашу у ног на ковре — она упала, покатилась по кругу.
Сразу заметив, Гисташп засмеялся довольный:
— Я ж говорил — доброе вино. Это оно действует так — исподволь, не сразу. До-о-оброе вино!
Барлаас и сам понял, что захмелел. Тоже засмеялся — но невесело.
— Ослаб я в неволе, меня не то что вино — вода пьянит, дай только выпить всласть.
— Ну-ну, — веселился Гисташп, — так уж… Здесь вино особое! Мне мой виночерпий рассказывал: казус произошел в Нисе. Суд был. Не помню, какое дело, не в этом суть. Так судья не допустил в свидетели родного отца — с малолетства помнил, как отец принес гостю кисть винограда до того, как рассчитался с правителем. Значит, нечестен! Вон как!
— Строгий судья, злопамятный.
— Не злопамятный, — обидевшись, возразил Гисташп, — а беззаконие никому не прощает, даже отцу родному. Сначала сдай третью часть урожая, а потом уж угощай, кого хочешь.
— Злопамятный, — упрямо повторил Барлаас. — Надо же…