Дождик чертит линейку косую,
Я на окнах твой профиль рисую,
Но тебя не узнаю...
Ты скажи, дорогой человечек,
Может, я тебя больше не встречу...
Уже летом я влюбилась в Женьку. Но заговорить с ним у меня так и не хватило духу. Он был приезжим городским мальчиком. Его мир был для меня заманчив. Мальчик был симпатичным. И я была в него влюблена... Пока не полюбила его брата, Сергея...
Так выходило, что я с самого раннего детства уже не могла жить без любви. На самом деле так никто и не скажет, что оно такое – любовь. Все слова ничего не значат. Куда радостнее и сладостнее носить в себе образ любимого, а имя его, словно большая бабочка, порхает и вьётся то в голове, то уносится волной ветра прямо из твоего улыбающегося рта... То влетает в твои уши вместе с шумом дождя, то шелестит в листве под ногами, когда наступает время осенней романтики...
Мне было и этого слишком много. Мама находила мои письмена, где главным словом было «милый». Я оставляла свои лирические записи везде, где меня настигало чувство острейшей потребности написать о переполнявшей меня стихии. Но всегда слова были скучными и банальными: милый, любимый... Ничего необычного я не могла изобрести и пользовалась затёртой монетой. А обрывки листков в клеточку с затёртыми словами можно сравнить с менструацией, впервые появившейся у девочки, когда она в растерянности и не знает, как с этим бороться. То ли надо пальчиком заткнуть отверстие, то ли ещё чем. Ах, да! Девчонки говорили, что нужно вату подкладывать...
Так вот, когда мама находила мои бумажки, она их пыталась прочесть, но кроме затёртых слов там ничего не было. И мама злилась:
- Ты что за дура такая? Ты когда будешь об уроках думать, а не глупости тут всякие писать. Ты что, замуж собралась? Ну, какую бумажку ни возьму, из неё так и свисают эти твои «милые» и «любимые». Вот нахватаешь двоек, я тебе покажу любовь!..
Она ругалась оттого, что у самой уже давно любовь прошла. И поэтому, хоть и желала мне лучшей доли, но не верила, что может быть лучше, чем есть на самом деле. А я сочиняла свою сказку. И совсем не про принца, а про Сергея...
Это была платоническая любовь. Никогда-никогда я не решилась поднять на него свои глаза. Может, он был нерусским, раз приезжал из Ашхабада? Метис какой-нибудь. Тогда девушки умирали за брюнетами. Может, и его мама тоже вышла за туркмена. Не знаю. Я его созерцала внутри себя. И там он был таким, какой мне был нужен...
Думаю, что Сергей не обращал на меня внимания никак. Что я собой представляла в тринадцать-четырнадцать лет? Гадкий утёнок с мальчишескими привычками лазать по горам и деревьям, бродить босиком по лужам после дождя и кидать с палки глиняные «шморгалки». Берёшь небольшую, но крепкую палочку, насаживаешь на конец глиняный шарик, слепленный из влажной глины, и со всего маху «шморгаешь» – кидаешь как можно дальше. Конечно, дальше Миколы я шморгнуть не могла, а вот дальше брата Витеньки точно кидала. И даже дальше Вальки и Толика, сельских моих родственников.