Дерево было престарелое, много старше хозяйки его родного сада, оставшейся теперь в одиночестве тётки моей, Антонины. Как эта грушка попала на клочок земли возле сливовых зарослей, не понятно. Но когда ещё отец отца Антонины Ивановны, дед Конон Абрамович, заметил грушевый росток, то огородил его жердочками, чтобы ненароком не наступить. А грушка росла себе и росла, дичилась и дичилась на чужом огороде. И никто на неё особо внимания не обращал. Только как-то стал росточек стройным деревцем. По весне вместе с нежными зелёными листиками появились белые миндально пахнущие звёздочки цветов.
– Глянь, як наша невестушка принарядилась, – удивился старый Конон, и указал на стройное деревце жене своей, Наталье.
А Наталья набрала в лохань воды и полила грушу.
– Може ж, шо толковэ получиться з неи...
И уже все признали саженец своим, и наш огород для него стал домом родным. Но как бы ни старались люди: поливали, унаваживали почву – дичок оставался дичком. В пору налива плоды были твёрдо-каменными, от одного их вида невольно сводило скулы. Но как всякое фруктовое дерево, груша вознаграждала хозяев сада-огорода щедрыми урожаями. К дару природы относились пренебрежительно: кому такие деревянные груши нужны? А они, подпорченные червем, опадали, укрывались в высокой траве, чернели, гнили, наполняя при этом крепким – с захмелевшей кислинкой – настоем воздух. К осени все плоды были на земле, они вылёживались, дозревали, набирались сока, аромата и становились почти изысканным деликатесом. Их собирали, сушили в печи, замачивали в кадушке, заквашивали квас.
И стояло дерево, обрастало всё новыми и новыми годовыми кольцами. Его кора матерела: потоки солнечных лучей обжигали, лютые морозы припечатывали к стволу намертво, многолетние ветра иссушали и обдували. Когда ветки старой груши засыхали, их обламывали шквальные приступы ненастья и природной мощи. Из толстых отсохших ветвей, уже новый отец собственного семейства, Иван, выдалбливал деревянные ложки, половники и даже миски, а мелочь отправляли в ненасытную утробу грубки, выстроенной здесь для летней стряпни. И не из любви к искусству занимался мой дед Иван Кононович резьбой из дерева, а из нужды: семья была многодетной, железных ложек было всего три, и те берегли для почётных гостей. Утварь была самодельной: простые глиняные горшки, купленные у гончара оптом за копейки, деревянные чашки, вырезанные из груши, плетённые из лозы вербы корзинки, блюда для овощей, пирогов и хлеба.
Поистине эта престарелая груша в саду была родовым деревом семьи. У Антонины теперь уже и правнуки двоюродные появились – мои внуки: Николай, Артемий, Елизавета и Анастасия, и крошка Ксения, а груша держит в себе тепло рук прапрадеда, Ивана Кононовича. Получается, что дерево соединило шесть поколений.