– После того, как я предала свою подругу Сандру, я получила на века такой грех, который должна исправлять во всех своих жизнях. Теперь я твоя дочь. Но ты не дополучаешь моей дочерней любви и понимания. Сколько раз ты могла замечать, и я это ощущала: вроде всё у нас ясно, но между нами как будто стеклянная стенка стоит. И не даёт нам взаимопонимания. Это ты не смогла тогда мне простить, что я выдала Инквизитору твою дочь. А мне это карма, которую вряд ли я отработаю быстро. Твою дочь Сандру, нашего теперешнего Лёшку, схватил Инквизитор и стал готовить ему аутодафе. Бедная моя подруга не знала, кто её оклеветал. В муках телесных и душевных она была сожжена на костре живьём. Палач, поджигавший хворост, крикнул ему: «Ты – прах! Великий Инквизитор удостоил тебя чести и сам лично наблюдает за сожжением. Посмотри: на балконе он с твоей матерью пьёт вино!» Что могла рассмотреть Сандра сквозь дым? Да, она увидела женский силуэт рядом с Инквизитором. Зная, что тот добивался внимания её матери, Сандра подумала, что мать променяла её на любовь Инквизитора...
***
... – Не ищи ответа, властитель, –
сказал Абрам. – Истуканы твои –
не боги, и сам ты – не бог,
а иначе сумел бы спасти отца
своего от смерти. Да и сам ты смертен.
Рассвирепел Нимрод.
– Довольно твоих нравоучений!
Бросьте его в огонь!
Повели Абрама на казнь двенадцать
стражей. Но никто не смог приблизиться
к огню. На них загорелись одежды,
и верёвки на Абраме. Стражники
сгорели, а Абрама огонь не тронул.
Тогда князь тьмы Мастема
соорудил катапульту, привязали к
ней Абрама, чтобы кинуть его в огонь.
Но воззвал к Всевышнему Абрам, и пламя
угасло, не причинив юноше зла. Невредимым
сошёл с костра Абрам, а на брёвнах показались
зелёные листья и зацвели цветы...
***
– И что, я правда с Инквизитором пила чай? – я так разволновалась, что этот нелепый вопрос сорвался с моих губ.
– Нет, нет! Тебя не было на казни! – Алиса хотела будто показать мою невиновность.
– Но где же я была? – я уже не могла прекратить этот странный и нелепый разговор.
– Я не знаю... – растерялась моя нынешняя дочь.
Она замолчала, вытерла слёзы. Казалось, тяжкий камень упал с её души. Она встала с колен и присела на краешек постели.
– А что ты дальше увидела? – теперь я не могла успокоиться.
– Ничего, – скучно сказала моя дочь. – Можно я пойду спать?
Она что, издевается надо мной?! Наговорила мне таких бредней, разбередила мой сон, а теперь зевает.
Я с ехидством заметила:
– Это – стекло! Ты не смогла его разбить... Иди, дорогая, спи.