Каждый раз, возвращаясь из долгих отлучек, бог убеждался, что принцесса становится все прекраснее и прекраснее, все желаннее и желаннее. И все труднее становилось воителю сдерживать свои чувства и скрывать их под маской бесстрастия, раньше бывшего его истинной сутью. Лишь строгое воспитание, полученное в военных монастырях далеких миров, и привитые там же вместе с кодексом воина моральные принципы (вещь для Лоуленда и вовсе интригующая и диковинная) не позволяли неистовой любви бога вырваться на свободу, сокрушив бастионы воли.
«Она — кузина, кузина! О Темная Бездна, что за дикая мука!» Нрэн завороженно взирал на принцессу, на ее строгое закрытое платье и понимал, что сходит с ума от невыносимой жажды обладания.
Закаленного мужчину, легко переносившего и зной, и холод без всяких чар, мгновенно бросило в жар. Аромат женщины, ее собственный запах свежести, персика и диких роз, легкий отзвук апельсина и цветков зандриса дурманил, кружил голову, лишал рассудка. Нрэну хотелось опуститься на колени перед сестрой и целовать ее тонкие пальцы, ее руки, почувствовать их нежные прикосновения к своему телу…
Пока воитель был далеко от богини, неустанная жестокая боль разлуки и бесконечная тоска безжалостным огнем пытали его измученную загадочную душу. Стоило ему приблизиться к Элии, как прибавлялась боль другого рода — мучительное сознание собственной грешной любви. Жить становилось совершенно невыносимо. Но лорда все равно снова и снова тянуло к принцессе. Видеть ее и не сметь коснуться, дерзнуть заговорить о своей любви — не было муки сильнее. Но без этих терзаний бог уже не мог жить и ни за что на свете не согласился бы разлюбить, позабыть свою прекрасную истязательницу.
Девица, висевшая на руке принца, внезапно показалась ему помехой, надоевшей, ненужной вещью, совершенно лишней в том мире, где должен был быть только ОН и ОНА — Элия. Безразлично-доброжелательный взгляд богини, скользнувший по его любовнице, открыл Нрэну глаза. «Силы, зачем я приволок сюда эту дуру?» — пришел на ум богу вполне закономерный, но до сей поры почему-то не всплывавший на сознательном уровне вопрос.
До этого момента Нрэн не отдавал, вернее, не решался отдать себе отчет в причинах столь несвойственного ему поведения. И вдруг бог ясно осознал всю нелепость ситуации, в которую загнал сам себя. Притащив любовницу из похода, он, безнадежный раб собственной страсти, пытался доказать сестре, что свободен. Доли секунды спустя Нрэн признал и вторую причину: ему ужасно хотелось заставить сестру ревновать так же бешено, как всегда ревновал ее он. Ревновал, когда на нее смотрели другие мужчины, когда она улыбалась им, кружилась с ними в танце на балах, вела беседу… Как он ненавидел всех этих красноречивых смазливых ублюдков, как завидовал им, мучаясь тайной робостью и не смея даже завести с кузиной ничего не значащего легкого разговора, страшась ее насмешки…