Таковы факты, которые на сегодня удалось установить.
Значит: жена отравилась (неважно по какой причине), муж после этого (от горя ли, от радости — тоже неважно) покончил с собой, а заодно и с квартирой. Всё. Концов нет. Дело закрывается.
Или: жену отравили, перед этим избив (любовник?), мужа сожгли в квартире. Невероятно, но… Дело открывается.
Или: жену отравил муж, любовника сжёг вместе с квартирой и теперь стоит в очереди на жильё в райжилуправлении. Вероятно (кроме жилуправления, конечно). Дело открывается.
Или: в деле замешан кровожадный отец и вообще здесь наверняка не обошлось без инцеста. Невероятно… Дело не открывается, но и не закрывается.
Или…
На столе задребезжал телефон, Сева вздрогнул от неожиданности.
— Уполномоченный Мерин.
— Говорит участковый 42-го отделения милиции города Москвы лейтенант Шор. Я звонил в отдел, мне сказали, что вы занимаетесь пожаром на Шмитовском?
— Да, я.
— У меня тут девочка. Говорит, была сегодня утром в квартире в доме № 6, сумку забыла. Пишет заявление на паспорт. Нужна?
— Какая девочка?
— Какая? — участковый зачем-то хохотнул. — Да ничего себе, вроде всё при ней.
— Не понимаю, в какой квартире?
— В сгоревшей, там сумка её сгорела с документами, говорит. — Голос в трубке стал еле различим: Шор обратился к девочке. — Какой номер квартиры-то?
Ответа Сева не расслышал.
— Не знает она номера, не запомнила, говорит. Ну? Давать?
— Да, да, конечно! Давайте. Где она? — от боязни упустить удачу он вскочил на ноги и всем телом навалился на стол. — Давайте!
Девочку звали Катей. Встретиться она не возражала, но не на Петровке, если можно, а где-нибудь в районе ВВЦ.
— Я здесь учусь рядом, — как-то виновато сообщила она, — если завтра, то мне днём удобно.
Договорились на два часа у фонтана «Дружба народов». «Ну вот, началось. Первый свидетель. — Сева положил трубку и с ужасом для себя отметил, что у него дрожат руки. — Этого ещё не хватало. Слава богу — Трусс ушёл, а то бы не избежать насмешек».
_____
Михаил Степанович Молин — высокий, почти с Мерина ростом старик с седым остатком некогда, видимо, роскошной шевелюры, большим, неестественно белым лбом и впалыми щеками — встретил Севу с выражением покорности и торжественного смирения на лице. Одет он был в костюм дирижёра симфонического оркестра — чёрный с атласными отворотами фрак, белая крахмальная манишка, белая же, вместо галстука, лента вокруг шеи с бриллиантовой заколкой посередине. Он широко распахнул массивную входную дверь (при этом похоронная музыка, доносившаяся, казалось, откуда-то сверху, хлынула из-за его спины на лестничную площадку), не проронив ни слова провёл Севу в просторную гостиную и жестом, означающим извинение за невозможность уделить внимание посетителю немедленно и одновременно оправдывающим себя за это — вот таким, как показалось Севе, достаточно сложным для понимания жестом — указал на диван. После этого он вышел.