— Ладно, хватит про это. Подвинься, я тоже попробую заснуть.
За окном светлело. Юля тронула руку Джорджа.
— Ты спишь? Сколько время?
Джордж посмотрел на наручные часы.
— Без пятнадцати восемь. А ты куда-то спешишь?
— В училище.
— Ну, давай тогда.
Юля перелезла через Джорджа, спрыгнула с дивана, наклонилась, подняла с пола трусы, надела.
— Вот ты говоришь… Мы были отрезаны от всего, ото всей информации. Мне было семнадцать лет в тот год, когда в Америке был Вудсток…
— А мне сейчас семнадцать. Интересно, да?
— …И я даже не знал про то, что был Вудсток, потому что не слушал еще «Би-Би-Си» и «Голос Америки» не слушал… Это потом уже, в институте… Опять же, благодаря Лешке.
Юля натянула кофту, посмотрела на Джорджа.
— Ну, я пойду. Спасибо, в общем. И ты не обижайся, что так получилось…
— А зачем ты вообще со мной пошла, только честно?
— Честно? А ты не обидишься?
— Нет.
— Я домой не хотела идти. У меня с мамой отношения сложные…
— А ты знаешь, с другой стороны, я не сожалею насчет своей жизни. Насчет того, что в ней было и чего не было. У меня была музыка, от которой я охеревал, получал такой кайф, который другим и не снился. И я считал и считаю тех, у кого этого кайфа нет, людьми неполноценными. Все это быдло, которое ходит каждый день на завод, потом напивается, чтобы подольше не идти домой, потому что дома — жена и дети и проблемы. Потом дети вырастают и становятся бандитами и проститутками, потому что быдло ничего не может им дать и потому что в нашей стране некем особо и становиться, кроме бандитов и проституток…
— Ну ладно, пока.
Юля взяла рюкзак и вышла в прихожую.
— Дверь открыть сможешь?
— Да.
Джордж встал, подошел к окну. Начинается серый октябрьский день. За домами дымили трубы химкомбината. Люди на остановке садились в грязный троллейбус. Хлопнула входная дверь.
Главный редактор, Игорь Дудко, зашел в офис. Я сказала:
— Здравствуйте, Сергей Петрович.
— Привет, Лена.
— Ну, как мероприятие вчера?
— Которое?
— Демонстрация… Ну, годовщина Чернобыля…
— Как обычно. Кучу людей повязали. Не столько конечно, как в прошлом году, на десятилетие, но тоже немало. Референдум развязал диктатору руки. Теперь делает все, что хочет…
* * *
Его лицо было мне знакомо — я видела его в инязе. Он, наверно, тоже там учился. Невысокий, светловолосый, коротко стриженный. Он посмотрел на меня внимательно — может, тоже вспомнил.
— Вы по какому вопросу к Сергею Петровичу?
— По кадровому.
— А зовут вас…
— Анатолий Степанов.
— Хорошо, я сейчас ему передам.
Я встала, постучалась в дверь Дудко, заглянула.
— Сергей Петрович, здесь Анатолий. По кадровому вопросу.