Младший брат шагнул вперед и удлинил свои когти:
— Я сниму с нее платье.
С молниеносной скоростью Лукан метнулся вперед и встал между ним и кроватью у противоположной стены. Девушка — его находка, он несет за нее ответственность. Если оставит ее Куину, тот с присущей ему яростью скорее всего разорвет ее на части, а Фэллон тут же забудет о ней, как только руки его сомкнутся вокруг горлышка очередной бутылки.
— Предоставьте ее мне, — твердо сказал Лукан.
Губы Куина растянулись в ухмылке.
— Все эти годы ты выговаривал мне за то, что я даю волю сидящему во мне духу. А ведь ты, брат, делаешь сейчас то же самое.
Фэллон провел ладонью по лицу и заморгал своими покрасневшими глазами.
— О чем ты толкуешь, Куин?
— Если бы ты время от времени просыхал хотя бы ненадолго, то понял бы, — огрызнулся тот.
Взгляд темно-зеленых глаз старшего брата, так похожих на отцовские, остановился на Куине.
— По мне, лучше уж пить, чем стать таким, как ты.
Младший брат рассмеялся глухим невеселым смехом.
— По крайней мере я знаю хотя бы, какой сегодня день. Скажи мне, Фэллон, ты помнишь, что было вчера? Нет, постой. Вчера было то же самое, что и позавчера, и неделю назад.
— А что делаешь ты, кроме того, что крушишь все, что строит Лукан? — В глазах Фэллона полыхнуло пламя, и мускул на скуле задергался от гнева. — Ты не в состоянии даже помочиться, чтобы не дать волю своему зверю.
Куин ухмыльнулся:
— Проверим?
— Хватит! — рявкнул Лукан, когда братья шагнули друг к другу. — Убирайтесь отсюда, если собрались драться.
Фэллон безрадостно усмехнулся:
— Ты же знаешь, что я пальцем его не трону.
— Совершенно верно, — презрительно бросил Куин. — Мы же не хотим, чтобы великий Фэллон Маклауд искушал своего духа.
Фэллон закрыл глаза и отвернулся, но Лукан успел заметить отчаяние во взгляде брата.
— Мы все носим свои проклятия, Куин. Оставь Фэллона в покое.
— Я сам в состоянии позаботиться о себе. — Старший брат решительно повернулся к Лукану. Потом перевел взгляд на девушку. — О чем ты только думал, притащив ее сюда? Знаешь ведь, что смертному в наши владения вход воспрещен.
Девушка на кровати пошевелилась, и все трое замерли, ожидая, что та вот-вот очнется. Когда она вновь затихла, Лукан облегченно выдохнул и махнул им, чтобы уходили.
— Я спущусь через минуту, — пообещал он.
Как только братья ушли, он стащил с нее промокшие башмаки. Надо было бы снять и платье, чтобы она не простудилась, но Лукан не доверял своему телу — или своим рукам, — что не поддадутся соблазну.
Ее изумительные каштановые волосы потемнели от дождя. Он убрал прилипшую к щеке прядь, и ему безумно захотелось продлить это восхитительное ощущение прикосновения к гладкой нежной коже. Лицо ее, красивое, без изъянов, с высоким лбом и тонкими, изящными чертами, зачаровывало его. И хотя Лукану довелось лишь на короткий миг заглянуть в ее глаза, широко раскрытые от страха, он помнил, что такого орехового цвета ему видеть еще не приходилось. А эти длинные густые черные ресницы, веерами лежащие на щеках.