Бенуа глубоко вздохнул.
— Хорошо! Нечего терять время на пустые разговоры. Лучше дайте мне указания.
С лица Флавье немного сошло напряжение.
— Полковник просит тройной патруль для прикрытия…
— Отлично! — оборвал Бенуа. — Куда я должен его вести?
— Поведу я, — ответил Флавье.
Они снова сошлись лицом к лицу. Между ними всегда клокотал гнев, подобный готовому к прыжку зверю. Он подстерегал их своими полузакрытыми глазами, ожидая слабости, которая бросила бы их в его пасть.
— Вы!:—сказал Бенуа тоном, заносчивость которого он сам не мог бы измерить.
Флавье не сделал ни одного движения.
— Я, — холодно сказал он. — Потому что я командир «Нормандии».
Несмотря на грохот артиллерии, он не повысил голоса. Бенуа должен был наклониться, чтобы расслы» шать его слова.
— Это будет трудно. Я не обязываю вас ни к чему. Но я предпочел бы взять лучших: Леметр, Вильмон, Казаль и вы, Бенуа.
Бенуа закрыл глаза. Но всего лишь на какую-то долю секунды.
Когда он вошел, летчики ни о чем его не спросили. Достаточно было посмотреть на него. Один Лирон, казалось, ничем не интересовался. Он неподвижно сидел на том же месте, не снимая руки с чемодана.
— Ну, — сказал Бенуа, — русские форсируют Неман.
Вильмон протяжно свистнул.
— Значит, это прорыв?
— Они наносят мощный удар. Мы сегодня — эскадрилья прикрытия. Флавье хочет, чтобы в нее вошли старички… А поведет он сам!
— Почему он? — спросил Казаль.
— Почему? — ухмыльнулся Бенуа. — Да чтобы показать нам, на что он способен.
Вильмон возразил:
— С тех пор как Флавье приехал, он сбил двух фрицев. Я не питаю к нему ни малейшей симпатии, но в бою, мне кажется, он стоящий парень.
— Да, — сказал Бенуа, — стоящий парень… Что ж, ты скоро посмеешься, мой старикашка… Потому что он попытается тебя в этом убедить. И он сломает себе шею.
— Почему ты решил, что будут бесполезные потери?
Это спросил Леметр.
— Я в этом так же уверен, как в том, что дважды два— четыре, — ответил Бенуа.
Стало тихо. Все летчики знали, что хотел сказать Бенуа. Сегодня вечером с доски будут стерты новые имена. Мое, твое — кто может угадать? Первым заговорил Вильмон.
— Ладно! Это грустно, но мы не можем отказаться.
Бенуа улыбнулся.
— Еще бы! Я хорошо знаю вас всех… И я сказал Флавье, что мы в его распоряжении.
— Кроме меня, — произнес Лирон.
Все остолбенели. Лирон не прокричал это, скорее, сказал совсем не громко. Но в его голосе прозвучала интонация какой-то безысходности. Леметр почувствовал, как его сердце сжалось от гнева и жалости одновременно. «Он похож на человека, тонущего на глубине в двадцать сантиметров, который нарочно держит голову в воде, — подумал он, — Самое страшное отчаяние — то, которое осознано и принято. Лирон бежит не от смерти — он убьет себя и без того, — будь то алкоголь, наркотик или револьвер. Он бежит от страха!»