— Пришли ли вы сегодня к нам только по велению сердца?
— Как всегда, — ответил галантный гость. — Но и по приглашению.
— Я так и думал. — Папак все еще улыбался. — Мой брат?
Гость наклонил голову.
— Благодарю вас, — сказал Папак, — все в порядке.
Он открыл гостю дверь в столовую, а сам торопливо прошел в комнату брата. Я — за ним. Мне было любопытно, как поведет себя рассерженный Папак.
Эачи спал на своей широкой тахте. Папак тронул его за плечо.
— Вставай, побрейся, выйди к гостям.
Эачи открыл глаза, но продолжал неподвижно лежать, еще теснее вдавливая голову в подушку.
— Я поеду в «Гранд-отель», организую ужин. А ты иди занимай приглашенных тобой гостей!
— Пусть Муся уйдет, — хрипло сказал Эачи, — я буду одеваться.
Он появился в столовой помятый, встрепанный, улыбающийся своей виноватой улыбкой и был встречен радостными восклицаниями, поздравлениями и приветствиями.
Тикин Перчануш, которая вначале принимала все эти изъявления чувств как должную дань своему талантливому брату, вдруг уяснила себе происходящее и, обведя гостей лучистыми глазами, удивленно проговорила:
— Эачи, дорогой, но ведь сегодня совсем не твой день рождения!
Он взял со стола стебли роз, увенчанные острыми бутонами, и, держа их вертикально, как жезл, сказал медленно, церемонно поворачивая голову во все стороны:
— Я сегодня утром вышел из дома, увидел солнце и синее море… Дул такой прелестный ветер… Мне захотелось сделать себе что-нибудь приятное… Себе и всем людям тоже… Вот я вас всех позвал на свой день рождения… Было такое прекрасное утро, что мне захотелось родиться в это утро…
Гости решили, что все это было запланировано.
— Ах, какая прелесть! — сказала актриса русского театра.
Все захлопали в ладоши.
Тем временем в комнате возникли два совершенно незаметных человека в черных костюмах. Никому не мешая, ловко передвигаясь между гостями, они неслышно раздвинули массивный стол, накрыли его белой скатертью и с волшебной быстротой расставили приборы, бокалы, бутылки и тарелки с закусками.
Появился Папак — оживленный, довольный, включился в общее течение вечера, дал пройти времени и воззвал к сестре:
— Перчануш, проси гостей к столу!
— Будем пировать! — радостно предложила тикин Перчануш, нисколько не удивленная возникшей скатертью-самобранкой. С тем же призывом она обращалась к гостям в иные дни, предлагая порой только сухари да стакан чая.
В этом доме гостей не приходилось особенно уговаривать. Я не знаю почему, но вся еда уничтожалась словно в каком-то спортивном соревновании. Через десять минут на столе не осталось даже ломтика колбасы. Официанты подали два блюда с цыплятами табака, которые тут же разлетелись по тарелкам, и тот, кому не хватило, стал жаловаться, как маленький, пока с ним не поделились. И хотя есть было уже нечего, тикин Перчануш приветливо предлагала: «Угощайтесь, угощайтесь!» — и гости пили натуральное кизлярское вино, закусывая вкуснейшим чуреком.