Образ Юрина в моих глазах украсился романтическим ореолом.
В воротах нашего дома Тарасов прочел мне свои стихи:
Мне сорок лет, мне с лишком сорок лет,
А я еще и комсомольцем не был,
Не видел я весенних яблонь цвет,
Не видел я сиреневого неба…
Ему действительно было уже сорок лет!
Жалко человека…
* * *
В университетском литературном кружке готовилось необычайное — выход стихотворного сборника. Назывались имена привлеченных к участию, посвященные в тайну загадочно молчали, кто-то был обижен, а мелкая шушера вроде меня томилась любопытством.
И вот вышел в свет «Многогранник» — маленькая продолговатая книжечка, отпечатанная на стеклографе университета тиражом в 500 экземпляров.
В сборнике приняли участие пять поэтов. На обложке вычерчен многогранник с фамилиями авторов на плоскостях граней и с изображением домов, вышек и еще чего-то неопределенного вокруг.
Оглавление состояло из газетных рубрик: «Передовица», «У станков и вышек», «Происшествия».
Под рубрикой «На литературном фронте» были стихи, называвшиеся «Поэт и песня». Они начинались так:
Когда песня
Стонет в груди,
Как кошка с переломленным хребтом,
Когда тесно
На жизненном пути
Мотаться лисьим хвостом…
Под рубрикой «Обо всем понемногу» другой поэт сообщал:
Многие пишут стихи хорошо,
А я сверхгениально.
Многие любят крюшон,
А я — синеву хрустальную.
Но были в этой тридцатистраничной книжечке стихи, которые мне тогда нравились: «О морском тоскует растерявший ярость, временем изгрызенный Апшеронский ярус».
Пятеро поэтов, участников «Многогранника», были горды и довольны. Боюсь, что четверо из них первый и последний раз видели свои произведения опубликованными, хотя бы на стеклографе. Пятый сейчас известный сценарист и прозаик, не будем корить его порывами юности.
В первую же неделю после выхода «Многогранника» Федор Николаевич, человек небольшого роста, очень изящный и элегантный, пригласил к себе гостей, чтобы отметить это событие. В числе приглашенных была и я.
Федор Николаевич был женат на дочери известного профессора медицины. Жил он у тестя в одноэтажном особняке. Сразу из передней дверь вела в большой зал, где стояли обеденный стол и рояль.
Нас встретила жена профессора — статная дама в синем платье с пышным, как взбитый белок, кружевом у подбородка.
Народу за столом оказалось человек десять. Жена Федора Николаевича, хорошенькая и капризная, показалась только на несколько минут. Она поэзию не любила. Мне запомнилась младшая сестра Федора Николаевича Ксения — девушка с длинными косами. Возле нее сидел грустный молодой человек.
— Влюблен безответно, — тихо сообщил мне Федор Николаевич.