Невольно, неосознанно она разговаривала то сама с собой, то со старухой. «Как же после этого нам вместе жить?» Некуда ей уехать. Я ее ненавижу. «Гога не говорил вам, что хочет со мной развестись! Не мог он этого сказать!» Войду и спрошу: «С кем вы сплетничали о жизни своего сына? Вы же сами эту Надю какими только словами не обзывали!» Нет, все бесполезно, бессмысленно. Никто не скажет правду, даже Гога, который мог крикнуть для утешения матери: «Не могу же я развестись во второй раз!» Эти слова ничего не значат. Мало ли что мы говорим в запальчивости.
А если просто спросить: «Ты действительно хочешь со мной развестись? Только честно. Я такая, как есть. Лучше стать не могу. Я старалась. И хватит. Больше стараться не буду. Предупреждаю тебя».
Поезд, кружась по кольцевой, перевез за это время тысячи пассажиров, и, когда Лиля вышла на улицу, был уже поздний вечер, может быть даже ночь.
За эти часы утихло в ее душе бурление гнева. Трудно и скверно, но надо понять, что в ее жизни главное, что она может удержать и надо ли удерживать. И ничего не говорить сгоряча. С этим довольно неопределенным решением Лиля поднималась в лифте на свой этаж.
— Наконец-то, — закричал Гога, — наконец-то! Где ты была? Мы с мамой тут с ума сходим… Я всех знакомых обзвонил… Мама, Лиля пришла!
Он помог ей снять плащ, взял из рук кошелку, принес тапочки.
— Все-таки где ты была? В отделении тебя нет, у Тамары нет, неужели телефона под рукой не нашлось?
— Нет, — сказала Лиля.
— Мама одно твердит, что тебя на роды вызвали. Здесь, говорю, не деревня, какие роды! В очереди, говорю, за сапожками стоит. А после восьми и сам стал волноваться. Ну, пойдем обедать, мы тебя ждали, за столом все расскажешь.
— Дай мне опомниться. Я устала.
Она закрыла за собой дверь их общей комнаты и легла на тахту лицом к стене. Но тишины не было. Гога звонил Тамаре:
— Да, да, вернулась, все в порядке…
— Мама! — кричал он. — Разогревай обед, я голодный как собака…
Он вошел в комнату по праву мужа, по праву хозяина дома. Сел на краешек тахты, погладил ее ноги.
— Лиленька, ты что, и обедать не хочешь? Мама борщ сварила. Пойдем, миленький мой…
— Я не могу.
— Ты нездорова? Что с тобой?
— Здорова.
— Что-нибудь на работе?
— Нет.
— Ну, тогда нельзя так со мной поступать! Что я должен подумать? — И вдруг, озаренный прозрением любящего мужчины, тревожно спросил. — Мама?
Она могла ответить — да! Твоя мать предала меня твоей первой жене, облила ложью и грязью. Сделала объектом сплетен всей больницы. Больше я терпеть не могу. Выбирай между нами.
Лиля представила себе, каким беспомощным он сразу станет, как будет выискивать слова для оправдания своей матери и наконец выкрикнет отчаянную фразу: «Ты хочешь, чтобы я выгнал свою мать из дома? Этого я не могу!»