Тогда дядя Саня взял гитару. Он собирался петь для итальянцев, которые все в душе музыканты, у которых «Ла скала», Титта Руффо, Галли-Курчи, и вдруг — «Мой костер в тумане светит» или «Утро туманное» — прокуренным дядиным баритоном!
— И что ты все волнуешься? — снисходительно сказала мама. — Из-за всякого пустяка волнуешься. Люди как люди, пьют, едят, довольные. Чего тебе надо?
— Кошмар какой-то! — вздохнула Люся. — «Калинку» поют!
«Калинку» пели с увлечением. Все хором одно и то же: «Калинка, калинка, калинка моя», и опять: «Калинка, калинка, калинка моя»…
Только русский капиталист, наклонив к маме седенькую голову, рассказывал, что лет сто назад его предки очутились в Италии, обжились, женились на итальянках, но как святыню проносили из поколения в поколение русский язык, русские имена и память о Москве. Звали его Николай Александрович. Но что касается языка, то говорил он странно: «Я был разволнован» и «Будучи бухгалтером, я снял часть своих пожизненных сбережений и приехал прознать живую святыню предков».
Мама благосклонно кивала и жалела Николая Александровича:
— Конечно, человек без корней, без родины — последнее дело.
— О нет, синьора, — живо возразил он, — я имею родину! Я был послушный сын Италии… Плачу налоги… Когда позвали воевать, я воевал…
Дядя услышал про войну и уже тут как тут. Где воевал, когда воевал?
Таня включила магнитофон, но самые горячие ритмы и призывные завывания Динни Ходлея никого не привлекли. Гости сгрудились вокруг мамы и дяди Сани. Синьор Николай Александрович время от времени что-то коротко переводил, и тогда все шумно не то восторгались, не то сочувствовали.
А капиталистами оказались не старики, а ловкий, как на шарнирах, танцор синьор Джованни и совсем еще молодой синьор Микель в самых потертых джинсах и старых вельветовых туфлях. Вот поди угадай!
Девочки быстро таскали грязную посуду на кухню, чтобы не возиться с ней потом до полуночи. Скоро в кухню пожаловала мама.
— Что же ты оставила гостей? — не без ехидства спросила Люся.
— Они в твоей комнате уединились, и дядя Саня с ними.
Люся возмутилась:
— Нет, так нельзя! Бросили людей! Пойдем, Танюша!
— Да оставьте вы их в покое! Гостю тоже иногда свобода нужна.
Таня все же побежала, послушала под закрытой дверью.
— То молчат, то хохочут, — доложила она в кухне. — Дядя Саня на гитаре играет.
— Вообще-то за границей принято, чтобы дамы после обеда покидали столовую…
— Ну и отлично! Хоть посуду успеем перемыть.
Наконец дверь из комнаты открылась, и девочки снова потанцевали и шейк и танго. Гости были оживлены, а раза два Люся заметила, как они перемигиваются друг с другом. С чего это они развеселились?