— Разумеется, — кивнул Говард.
Пауэлл ждал Браудера в конце длинного коридора у туалетных комнат.
— Рад вас видеть, — дружески приветствовал он капитана.
— Взаимно…
— По-прежнему тянете лямку?
— А вы?
Пауэлл улыбнулся и предложил Браудеру сигарету. Оба закурили и с минуту помолчали.
— У меня есть для вас информация, — сказал Пауэлл.
— Сколько?
— Пять тысяч…
— Пять тысяч долларов — это куча денег, дружище, — проговорил Браудер. — Это вам могло бы испортить репутацию.
— У меня создается впечатление, — вежливо продолжал хозяин бара «Романе», — что я порчу себе репутацию, предлагая вам информацию, которая могла бы уберечь вас от позора и сэкономить вам более крупную сумму, за какие-то пять тысяч, дружище.
— А не могли бы вы намекнуть, к чему относится ваша информация?
— Фирма ТАНАСС… — коротко обронил Пауэлл.
Браудер на мгновение задумался, но англичанин не дал ему времени на раздумье:
— Буду ждать вас в своем кабинете в течение получаса… Этот бар принадлежит мне, если вы этого не знали, дружище.
— Я в кармане сейф не ношу, — заворчал Браудер. — Могу вернуться приблизительно через час.
— В таком случае я подожду, — сказал Пауэлл, отбросил сигарету, тщательно вытер пальцы белоснежным платком и поднялся по лестнице.
Когда Браудер передал Говарду содержание своей беседы, полковник долго не раздумывал:
— Это надо сделать, Гарри!
Браудер выполнил его распоряжение, и через час Говард знал немногим меньше, чем Ноймайер. Полковник узнал, что второй человек филиала американской секретной службы в Мюнхене, Петр Галва, уже почти полгода встречается с агентом чехословацкой секретной службы, ранее известной под именем Сузаны Карпентье.
В Стамбуле недалеко от Галатского моста прогуливались Галва, Торанце, Крайски и Сантанелли. С любопытством рассматривали они шумный морской паром, связывающий европейскую часть города с азиатской, называемой Ускюдар. Если спутники Галвы ничем не отличались от оживленных туристов, то сам он был необычайно молчалив.
— Вы, кажется, немного не в себе, дружище? — обратился к нему Торанце.
— Не переношу самолеты, — улыбнулся Галва. — До сих пор не могу прийти в себя.
Это было правдой только частично, потому что то главное, что его беспокоило, не имело ничего общего с аллергией на воздушные перелеты.
— А что, если пропустить по стаканчику без содовой, шеф? — предложил Крайски, для которого английский язык представлял непреодолимую трудность, поэтому он с большим удовольствием перешел на немецкий.
Это задело Торанце, и он заметил:
— Не могли бы вы говорить так, чтобы я вас понимал?