Кроме того, она не могла не заметить, что в последнее время он стал относиться к ней не только как к связнику. И если уж быть до конца откровенной, ей это было не безразлично. Так могла ли она в таком случае своевременно установить, что он находится в критическом положении? Не могла или не захотела?
Она ведь хорошо знала, что, если бы Галву отозвали на родину, ей бы сменили партнера и страну пребывания и они бы уже не встретились… Так где же была допущена ошибка?
Естественно, ее размышления лишь усилили тревогу, которую она считала вполне обоснованной. Однако Райн даже не догадывалась, что все обстоит иначе…
Ночь тянулась бесконечно, но полковник Говард терпеливо сидел в кабинете директора фирмы ТАНАСС. Чувствовавший себя разбитым Штрайтцер пил кофе, тщетно стараясь превозмочь усталость.
— Вы старый забияка, Штрайтцер, — тихим голосом сказал Говард, — и позволяете этим чехам так обращаться с вами…
Штрайтцер молчал. Он знал, что в данной ситуации любые оправдания бессмысленны. Безусловно, он мог бы напомнить полковнику, что еще чуть-чуть — и Галва насолил бы и ему, Говарду. И кто знает, что еще он выкинет в Стамбуле.
— Вас не беспокоит стамбульская акция, сэр? — спросил он без тени ехидства, потому что был уверен, что отвечать придется только ему.
— Сейчас этот чех у меня как бельмо на глазу, — ответил американец. — Но все-таки Торанце не новичок в своем деле…
О Кларке Говард не сказал ни слова: он не считал нужным информировать кого-либо о том, что его люди при проведении операций работают под контролем. И вообще, у него не было привычки делиться с кем-либо своими мыслями.
За долгие годы работы в секретной службе у Говарда выработалось профессиональное чутье на операции — как при прыжках в высоту, когда спортсмен, только взглянув на планку, уже чувствует, сможем он взять эту высоту или нет. Ему с самого начала не хотелось браться за эту операцию. И конечно, не из-за всяких там гуманных доводов: ему приходилось участвовать и в делах похуже. Просто шестое чувство подсказывало, что будет много неприятностей.
Его шеф, генерал, конечно, не отличался особым умом. За всю жизнь он самостоятельно не провел ни одной акции, не сумел внести ничего нового, и ему так и не довелось познать особенности работы разведчика. Хорошо он усвоил только одно: американской секретной службе именно сейчас необходимо провести удачную операцию против коммунистов. И Машита, по мнению генерала, являлся отличным объектом. Разве мог Говард противиться генералу, имея в качестве контрдоводов только какие-то метафизические сомнения? Полковник подчинился приказу и вылетел в Европу.