— Но зачем их вообще выпустили, если знали, что никто их е купит? Это же расточительство.
— Это только с виду расточительно. Ты хотел бы, чтоб люди стались без работы? Чтобы упал жизненный уровень?
— Ну, ладно, а почему бы не продавать их за границей. Там за них, наверняка дали бы больше, чем здесь, где они идут как лом.
— Что! — и взорвать экспортный рынок? Кроме того, если бы ты начали продавать их по бросовым ценам за границей, на нас бы все окрысились — Япония, Франция, Германия, Великая Азия, словом — все. Представляешь, что бы случилось? Началась бы война! — Он перевел дух и вернулся к отеческим интонациям. — Сходил бы ты в библиотеку, взял пару книжек. А то ты ничего не знаешь и у тебя неверные представления о вещах.
Я заткнулся. Я не стал говорить ему ни о том, что все свободное время проводил в библиотеках, ни о том, что был инженером — это было бы все равно, что прийти к Дюпону и заявить: “Сир, я — алхимик. Вам не нужен специалист моего профиля?”
И все-таки, однажды я вернулся к этому вопросу. Я заметил, что лишь немногие из этих автомобилей были вообще способны ездить. Сработаны они были неряшливо, не хватало основных приборов или кондиционеров. Однажды я заметил, что зубья дробилки сминают пустой, без мотора, капот и сказал об этом начальнику смены.
— Великий Юпитер, — ответил он, — неужто ты, сынок, думаешь, что кто-то будет возиться с этими машинами. Они были обречены на слом задолго до того, как сошли с конвейера.
Я снова заткнулся, теперь уже надолго. В технике я разбирался хорошо, а вот экономика всегда была для меня материей мистической.
Зато у меня была куча времени для размышлений. Моя работа была совсем не тем, что я привык называть этим словом — все делал Фрэнк в различных своих воплощениях. Фрэнк и его братья обслуживали дробилку, двигали автомобили, взвешивали и убирали лом, вели счет, мне же оставалось стоять на небольшой платформе (сидеть мне не дозволялось), держа руку на переключателе, который останавливал все и вся, если что-нибудь шло наперекосяк. Ничего такого ни разу не случалось, и я вскоре сообразил, что лишь дублирую одну из цепей — она тоже могла остановить всю работу и вызвать ремонтников.
Ну, ладно, в конце концов, эта работа приносила мне двадцать один доллар в день, доставляла мне хлеб насущный. Лиха беда начало.
После вычетов на социальное страхование, в профсоюз, подоходного налога, оборонного налога, в больничную кассу и фонд взаимной помощи мне оставалось долларов шестнадцать. Мистер Доути явно перехватил, говоря, что обед стоит десять долларов; этих денег хватало на три приличных обеда, если, конечно, вам не приспичит откушать настоящего мяса. Что до меня, то я вовсе не считал, будто выращенный в колбе бифштекс хуже гулявшего по пастбищу. Насчет настоящего мяса поговаривали, что оно радиоактивно, так что я был вполне счастлив, потребляя суррогат.