Отстал немного, смотрел на щиколотки, икры сестер, видел лягушачьи, загорелые ляжечки Ксюши и — сквозь наполненный солнечным светом сарафан — бедра Кати, только похорошевшие после родов.
Хотелось, чтобы рядом, в нескольких шагах, была река: он бы нырнул с разбегу в воду и долго не всплывал бы, двигаясь медленно, тихо касаясь песчаного дна, видя увиливающих в мутной полутьме рыб.
— Ты чего отстал? — спросила Ксюша, оборачиваясь.
Захарке хотелось, чтобы этот вопрос задала Катя. Катя разговаривала с Родиком.
— Пойдемте купаться? — предложил он вместо ответа.
— А ты Родика донесешь? — спросила Катя, обернувшись, — несколько шагов она шла по улице вперед спиной, улыбаясь брату.
Захарка расплылся в улыбке, против своей мрачной воли.
— Конечно, — ответил он, глядя Кате в глаза.
Родик тоже, подражая матери, развернулся и пошел задом, посекундно оборачиваясь, сразу запутался в своих ногах, повалился, и все засмеялись.
Они уже не помещались на кухне и обедали в большой комнате, за длинным столом, покрытым цветастой клеенкой, тут и там случайно порезанной ножом, а еще с пригоревшим полумесяцем раскаленного края сковороды.
Сестры хрустели огурцами.
Захарке нравился их прекрасный аппетит.
Было много солнца.
Катя положила Родику картошки в блюдечко. Он копошился в ней руками, весь в сале и масле, поминутно роняя картошку на ноги. Катя подбирала картошку с ножек своего дитя и ела, вся лучась.
Захарка сидел напротив, смотрел на них и тихо гладил голой ступней ногу Кати. Она не убирала ноги и, казалось, вовсе не обращает внимания на брата. Опять подзуживала младшую сестру, слушала бабушку, рассказывавшую что-то о соседке, не забывала любоваться Родиком. Только на Захарку не смотрела вовсе.
Зато он видел ее неотрывно.
Ксюша замечала это ревниво.
Хлеб был очень вкусный. Картошка была замечательно сладкой.
Ели из общей сковороды, огромной, прожаренной, надежной.
— Завтра дед свинью будет резать, — сказала бабушка.
— Ой, хорошо, что напомнила, — сказала Катя.
— А что? — спросила бабушка.
— Не приду завтра, не могу видеть.
— А кто тебя неволит, не ходи на двор, да и не смотри, — засмеялась бабушка.
— Я тоже не приду, — впервые согласилась с сестрой Ксюша.
Сестры помогли убрать со стола. Захарка в это время смастерил на улице лук — скорей не для Родика, а для себя. Что Родику лук, как ему с ним справиться…
Но пацан неотрывно следил за работой Захарки: как он сначала нашел и срубил подходящий сук, потом, прогнув его, намотал бечевку, попадая в специально прорезанные желобки.
— Лук, — говорил Захарка внятно. — Лллук!