Чарльз Брэндон, герцог Суффолкский, увидев входящего Захария, повернулся к Норфолку и сказал:
— Боже мой, Том, вот пришел твой внебрачный сын, похожий на сливу. Почему у него такая странная прическа?
— Я полагаю, что он сражался с расческой, — ответил Норфолк, рассмеявшись против собственной воли. — Но не говорите ему ничего, Чарльз. По его меркам он выглядит прекрасно.
Брэндон загоготал в бороду.
— Сохрани нас всех, Господи. Посмотрите на этих расфуфыренных павлинов. И ради чего? Чтобы Генрих мог выставить на показ свою…
— Я вам говорил тысячу раз, — зашипел Норфолк, — говорите потише.
— Я прямо сказал ему это в Англии, — ответил Брэндон. — Это нам слишком дорого обходится и может вовлечь нас в Бог знает какие отношения с Францией. А в ответ он послал меня собираться. И все это ради того, чтобы доставить ей удовольствие. Она решила устроить эту встречу. По этому случаю она получила драгоценности Екатерины. Поверьте, Том, я всего этого не перевариваю.
— Конечно, это возмутительно, — согласился Норфолк. — Но она спокойно оставалась здесь в Кале, в то время как он ездил в Булонь. Вы должны согласиться, Чарльз, что ведет себя она достойно.
— Да, достойно. Хотя, без сомнения, она в ярости. И сегодня вечером она также не выйдет. Бог знает, когда она собирается встретиться с королем Франциском. Хотел бы я знать, в какую игру она играет со всеми нами сейчас.
И, тяжело ступая, он отошел в раздражении, оставив Норфолка с Захарием, который подошел к ним в своем камзоле и штанах ярко-желтого цвета — в одеянии, от которого глаза Говарда полезли на лоб.
— Лорд герцог, мой отец! — приветствовал Захарий, кланяясь.
— Мой дорогой мальчик. Ты благополучно доехал?
— Прекрасно, милорд, прекрасно, очень приятно.
— Но, как я слышал, уже успел ввязаться в историю?! Сэр Фрэнсис Брайан тут всем рассказывает, как ты ударил его в живот, а потом украл его лошадь.
Довольный Захарий ухмыльнулся:
— Да, это был замечательный миг — видеть, как он лежит распростертый на земле и с него слетела вся его спесь.
— А из-за чего же вы повздорили?
— Ничего особенного, просто я не в восторге от его манер. Он любит лишь себя и никого больше, запомните мои слова.
Норфолк вздохнул:
— Тебе следует избегать его, Захарий!
— Буду стараться.
— Добавлю его к своему черному списку, — озабоченно сказал Норфолк.
Но голос Томаса Уатта, восторженного кузена Анны Болейн и шурина Захария, прервал их разговор.
— Глаз содрогается,
И сердце бьется едва-едва
Скажите же мне, умоляю,
Человек это или просто айва?
— Изысканно, — пробурчал Норфолк. — Очень даровито, Томас.