Домашняя прислуга по его просьбе принесла и установила на козлах переносной столик, на котором Захарий сразу же поставил две белых свечи и распятие, некогда украшавшее стены замка Кеннингхолл, после этого он достал из седельной сумки чаши и склянки с водой и солью, чтобы приблизить ритуал к важнейшим элементам земли.
— Сапфира, — позвал он, когда расставил эти принадлежности на алтаре, — ты освятишь воду?
И было жутковато видеть, как она выступила вперед — такая маленькая и такая хрупкая, — вылила воду в соль, смешала их, окунула в раствор большой палец и начертила крест на его лбу, в то время как он стоял на коленях у ее ног с опущенной в поклоне головой. И он понимал, даже когда склонился над ней и аналогично перекрестил ее, что его благословение не является столь же сильным, что святая вода на ее челе не может придать такую же защиту, как у него, поскольку в конце почувствовал внутренний приказ, что он является всего лишь смиренным слугой природы, по сравнению с великим чародеем, стоящим перед ним.
— Пошли, дай мне руку, — произнес Захарий, и они вдвоем приблизились к роднику, казавшемуся таким тихим и таким безобидным в лучах заходящего солнца.
— Злой дух обитает здесь, — объявила она.
— Да, и уже много веков. Нельзя ли изгнать его?
На мгновение она обернулась, чтобы взглянуть на отца, и он не понял, то ли голос дочери, то ли голос его матери ответил:
— Я не могу сказать. Дьявол там хорошо укрепился.
Он перекрестился.
— Попытайся.
Она подняла над головой чашу с водой и стала выливать ее в бочаг без особой старательности, не обращая внимания на брызги, после чего промолвила:
— Отец, здесь что-то очень древнее. Оно от старинных богов, которые не подчиняются нашему Господу.
— Но не Бестия?
— Он тут тоже. И все-таки женщина, сделавшая это, была непорочной. Странно.
Вдали раздался еще один раскат грома, а солнце зашло за деревья.
— Вызови его, Сапфира. Вызови, и давай уйдем отсюда.
Она осталась там, где стояла, и все время кружилась.
— Захарий, Захарий, — позвала она, — может, нам поиграть на лугу?
Он не сознавал, где находился и что отвечал, так как его охватило какое-то радостное безумие.
— Мама, это — ты! Давай побежим вместе с ветром.
— Да, отныне и во веки веков. Но помни, здесь таится опасность. Ну что, будем продолжать?
Он чувствовал себя снова мальчишкой, а рука, схватившая его, была взрослой и сильной.
— Пока я с тобой, я в безопасности.
Он не расслышал, как она произнесла: «Да, но я — нет», — потому что его охватил сон, и только когда солнце перестало слепить ему глаза, он увидел, что находится вместе с дочкой у родника Эдуарда Святого, а последние несколько мгновений были простой игрой его воображения.