Высокий худой священник встретил Кэти и Маркхэма на паперти церкви Святого Варфоломея, гораздо более современного на вид сооружения, чем обычные храмы в неоготическом стиле, разбросанные в рабочих кварталах Провиденса. Кэти, профессор факультета искусствоведения и истории архитектуры Браунского университета, с первого же взгляда определила, что церковь была построена, по крайней мере отреставрирована, в конце шестидесятых или начале семидесятых годов.
— Вы, наверное, специальный агент Маркхэм, — сказал преподобный Бонетти, протягивая руку. — Следовательно, вы, моя дорогая, доктор Кэтрин Хильдебрант.
— Да, это я. Рада познакомиться, святой отец.
— Взаимно. Я имею в виду вас обоих.
— С вами разговаривала по телефону специальный агент Рейчел Салливан, — сказал Маркхэм. — Она объяснила, почему мы хотели встретиться?
— Да, — улыбнулся священник. — Вроде бы речь идет о нашей «Пьете». Но, видите ли, агент Маркхэм, я уже давно живу на этом свете и знаю, что на самом деле все редко обстоит так, как выглядит со стороны. ФБР не стало бы утруждать себя странной кражей, случившейся три года назад, конечно, если бы не решило, что это каким-либо образом связано с чем-то гораздо более важным.
В тоне священника не было ничего снисходительного, насмешливого или язвительного. Нет, преподобный Бонетти говорил с открытой искренностью человека, который не хочет вести игру. Добрые глаза, скрытые стеклами очков, и характерный род-айлендский акцент неопровержимо свидетельствовали о том, что он действительно пожил на свете и знает, что к чему.
— На самом деле это связано с Микеланджело-убийцей, так? — продолжал священник. — С тем, что произошло в Уотч-Хилле?
— Да, вы правы, — подтвердил Маркхэм.
Преподобный Роберт Бонетти впервые опустил взгляд.
Было видно, что его мысли заняты чем-то совершенно другим. Затянувшееся молчание показалось Кэти нескончаемым. Наконец священник снова посмотрел Сэму в лицо.
— Идите за мной, — сказал он.
Войдя в тускло освещенную церковь, преподобный провел Кэти и Маркхэма в небольшое помещение рядом с основным залом, часовню, где находились большая пирамида поминальных свечей и несколько мраморных статуй, выстроившихся вдоль стен. Скульптуры были разных размеров, их тоже окружали небольшие подставки со свечами, и от приторного запаха ароматизированного воска у Хильди закружилась голова. Кэти и Маркхэм с удивлением увидели за пирамидой поминальных свечей, в дальнем конце часовни большую, тщательно выполненную копию «Римской пьеты» Микеланджело.
— В точности такая же, как украденная три года назад, — объяснил преподобный Бонетти. — Ту, другую, подарила церкви Святого Варфоломея одна состоятельная семья за несколько лет до того, как я оказался здесь. Она была вырезана вручную с соблюдением всех пропорций оригинала, из того же самого мрамора, каким пятьсот лет назад пользовался Микеланджело. Он называется каррарским. Как и скульптура, которую вы сейчас видите перед собой, та «Пьета» была изготовлена искусным итальянским художником. Его мастерская выпускает всего пару десятков скульптур в год, как правило, от трех до четырех футов в высоту. Это Антонио Гамбарделли. Работы этого мастера гораздо точнее соответствуют оригиналу, они куда более дорогие, чем другие копии, не только вследствие внимания к деталям, но и из-за полного соблюдения пропорций. На самом деле «Пьета» работы Гамбарделли таких размеров стоит… по крайней мере, стоила три года назад около двадцати тысяч долларов. Я знаю это, потому что тот человек, который забрал нашу статую, оставил не только указания, как ее заменить, но и средства, позволяющие это сделать.