— Вы когда-нибудь чувствовали угрозу, исходящую от ваших коллег в Брауне или Гарварде? Быть может, от человека, который был уволен и затаил обиду на вас?
— Нет, ничего такого не было.
— Ни один студент к вам не приставал? — спросил агент Маркхэм.
Несмотря на содержание вопроса, Кэти нашла в его внезапном подключении к беседе благодатную передышку от назойливых расспросов прокурорши, сидящей позади нее.
— Никто не переходил границу того, что можно назвать невинным заигрыванием? Не было ничего более агрессивного?
Кэти всегда отличалась некоторой робостью, но никогда не была глупой. До Стива она встречалась лишь с несколькими мужчинами и только однажды, в Гарварде, имела более или менее серьезные отношения, но от нее не укрывались волны, исходящие от некоторых студентов. Однако за те двенадцать лет, что Хильди проработала в Браунском университете, лишь у двоих из них хватило смелости пригласить ее на чашку кофе, и оба раза верная супруга Стивена Роджерса ответила вежливым отказом.
«Но с другой стороны, были записки».
— Да, — неуверенно начала Кэти. — Где-то лет пять с половиной тому назад. В начале первого семестра, вскоре после того, как умерла моя мать, я стала получать анонимные записки.
От нее не укрылось, что Маркхэм поймал в зеркале заднего вида взгляд своей напарницы.
— Любовные?.. — уточнила Салливан.
— Не совсем. Сначала это были небольшие цитаты, в одну или две строчки, которые я приняла за попытку поддержки после смерти матери. Затем мне прислали сонет.
— Сонет? — переспросил Маркхэм. — Вы хотите сказать, любовный? Шекспира?
— Нет, не Шекспира, а Микеланджело. — Увидев недоумение агента, Кэти пояснила: — Микеланджело был не только живописцем и скульптором, но и писал стихи, хотя довольно посредственные. Его перу принадлежат сотни стихотворений на очень разные темы. Однако самыми известными среди них являются сонеты, посвященные юноше, которого любил Микеланджело — Томмазо Кавальери. Сонет, который я получила, был написан для него приблизительно в тысяча пятьсот тридцать пятом году. Если не ошибаюсь, не прошло и пары лет со дня начала их дружбы. Микеланджело было под шестьдесят, а Кавальери не исполнилось и двадцати.
— Сколько всего записок вы получили? — спросила Салливан.
— Четыре. Один сонет и три небольшие цитаты, также из стихов Микеланджело. Я находила их где-то раз в две недели на протяжении полутора месяцев, в разное время, в конверте, просунутом под дверь моего кабинета, когда меня не было на месте. Затем записки вдруг перестали приходить. С тех пор я больше ничего не получала.