Я близок к тому, чтобы вкусить радость с тобой.
И нам обоим известно, что ты знаешь мое имя;
Так почему же ты медлишь заявить о себе?
Как объяснила мне доктор Хильдебрант, Микеланджело был гомосексуалистом. Отношения с Кавальери, так и не получившие физического воплощения, тем не менее были взаимными и причиняли великому скульптору, как, предположительно, и Томмазо, большие страдания. Микеланджело говорит от лица обоих, утверждает, что они любят друг друга, тем самым призывая Кавальери также признать это чувство. И вот, если принять в расчет фон, на котором был написан сонет, мы получаем открытое заявление поклонника доктора Хильдебрант, по сути дела говорящего: «Я знаю не только твои мысли, но и то, что тебе известны мои».
— «Я близок к тому, чтобы вкусить радость с тобой», — задумчиво повторил Беррелл. — Значит, автор записки признаёт, что был физически близок с доктором Хильдебрант?
— Возможно, — согласился Маркхэм. — Но это также можно понимать и образно, как близость через ее работу, книгу, вышедшую из печати приблизительно за полгода до получения первой записки.
— Но строка «ты знаешь мое имя»?.. Разве ее также не следует рассматривать как открытое признание? Автор записки буквально говорит: «Ты знаешь, кто я такой».
— Возможно, — осторожно согласился Маркхэм. — Но, опять-таки, быть может, почитатель доктора Хильдебрант выражался образно. Учитывая контекст сонета, посвященного Кавальери, это мог быть какой-то условный язык гомосексуалистов, духовная любовь, о которой нельзя говорить вслух. Если воспринимать первые четыре строчки буквально, слова «Так почему же ты медлишь заявить о себе?» можно будет понимать только как заявление о том, что доктор Хильдебрант старательно кого-то избегает. По ее собственным словам, ничего подобного до появления записок не было. В первых четырех строках, по-моему, содержится какой-то скрытый смысл, как это было и во времена Микеланджело, но я точно не знаю, что автор хотел сказать адресату. Однако если учесть содержание остальной части сонета, то я сказал бы, что почитатель доктора Хильдебрант, подобно самому Микеланджело, хотел, чтобы эти стихи стали не столько любовным посланием, сколько увертюрой духовной близости, то есть воспевали бы не красоту его избранницы, а ее душу. — Маркхэм повернулся к Кэти. — Вы говорили, что ваш поклонник в своих записках не пытался изменить слова Микеланджело — употребить вместо «господин» «госпожа», так?
— Да, — подтвердила Кэти.
— Это было бы очень странно, если бы поклонник доктора Хильдебрант рассматривал свои записки как любовные послания. Вы не согласны, Билл?