— Возможно. Почитатель доктора Хильдебрант должен был понимать истинный смысл сонета, фон, на котором он был написан. Как подсказывает мне опыт, разумно предположить, что это действительно так.
— Но в таком случае из этого следует, что почитатель доктора Хильдебрант и убийца Кэмпбелла — совершенно разные люди. Если судить по отпечаткам ног на песке, в убийце Кэмпбелла больше шести футов роста. Доктор Хильдебрант, у вас на факультете нет лесбиянок шести футов пяти дюймов роста?
— Боюсь, нет.
— Эта скульптура весила дай боже. Управиться с ней одному было очень трудно. А все указывает на то, что ее доставили на место целиком. Вы сами видели, Сэм. Трем моим людям потребовалось десять минут, чтобы загрузить скульптуру в машину. Это означает, что тот сукин сын, который перетащил ее из соседнего дома вверх, в гору, до сада, обладает недюжинной силой. Нам известно, что он был один, поскольку на песке остались следы, ведущие туда и обратно только по разу.
— Да.
— Итак, Сэм, что вы на это скажете? Вы по-прежнему полагаете, что автор записок, адресованных доктору Хильдебрант, и есть убийца Томми Кэмпбелла? Этот человек должен быть гомосексуалистом?
— Возможно, он гомосексуалист, — перебила Кэти. — Но не обязательно женщина.
— Что вы хотите сказать? — спросил Маркхэм.
— Агент Маркхэм, вы сами говорили, что строчку Микеланджело о физической близости не нужно понимать буквально, так? Может быть, мой почитатель имел в виду мою работу, точнее, книгу?
— Да.
— В таком случае, быть может, мой почитатель говорил не про мое лицо, а про чье-то другое.
— О чем это вы? — вмешался Беррелл.
Но Кэти увидела, что специальный агент Маркхэм уже все понял. Он тотчас же опустил взгляд на книгу, лежавшую у него на коленях. Этот экземпляр «Спящих в камне» по его просьбе взяли в библиотеке округа Уэстерли.
На обложке было лицо самой известной скульптуры Микеланджело.
Его Давида.
Выйдя из душа, Скульптор насухо вытерся посреди мастерской. От него пахло чистотой, добытой усердным трудом, как от операционной, где царит стерильная чистота, или как от хорошо выполненной работы. Да, теперь единственным напоминанием о былом беспорядке оставалась куча грязной одежды в раковине. Скульптор не собирался снова ее надевать, даже прикасаться к ней до тех пор, пока не настанет время возвращаться в дом. Тогда он бросит все вещи в стиральную машину, а потом накормит отца ужином. В чистое Скульптор тоже не стал облачаться, потому что ему нравилось быть голым. Он предвкушал, как останется в таком виде до самого вечера, когда будет сидеть в приятном полумраке гостиной, потягивая итальянское вино и смотря на догорающие в камине чертежи своего «Вакха».