— Разденься.
Я сбросил одежду и стоял перед ней голый, немного стесняясь своей наготы. Она наклонилась, взяла в рот, и я прислонился спиной к холодной стене. Я запустил пальцы ей в волосы. Я чувствовал ее мягкий ритм, ее дыхание. Рот был горячий, к хлюпающим звукам добавлялось низкое горловое урчание. Веро вдруг остановилась, протянула руку к лампе, выключила свет, и я упал в темноте на кровать. Мы лежали рядом в полной тишине, и только какая-то мошка билась в оконное стекло. Дождь усилился и уже барабанил по лужам во дворе. Веро спала. Несколько минут я просто смотрел на нее, потом обнял горячее тело и незаметно задремал.
Когда я проснулся, было еще темно. Дождь прекратился. Веро зашевелилась во сне, уткнулась в меня острыми грудями. Футболка сбилась вверх, и она прижималась голым животом. Плохо соображая, что делаю, я проскользнул в жаркое, влажное лоно, и оно захватило меня и втянуло в себя. Я задвигался, и Веро тихонько вскрикнула. Звук получился такой, словно его испустило какое-то ночное существо. Она задрала футболку и прижалась ко мне, отчаянно, плюща груди. Кое-где уже зажглись окна, их сияние, отраженное в лужах, обвело ее ребра тонким контуром. Я оставался в ней, двигаясь небольшими кругами, чувствуя переполняющую ее, стекающую по бедрам влагу. Кончилось все тем, что мы снова пьяно уснули.
Над нами стоял Генри. Наступило утро, и со двора в комнату вливался яркий зимний свет. Я позабыл сдвинуть шторы и чувствовал этот свет на себе, резкий, жесткий, осуждающий. Рядом, завернувшись в одеяло, безмятежно спала Веро. Поймав мой виновато-настороженный взгляд, Генри покачал головой и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь. Веро открыла глаза, потянулась и улыбнулась.
— Ты просто сумасшедший, Чарли. Я тебя люблю.
Она повернулась, выкатилась из-под одеяла и, обняв меня, поцеловала влажными губами. Я не пошевелился. Холодная ладошка скользнула ниже, но, когда добралась до живота, я накрыл ее своей, потом поднялся и, чувствуя на себе жадный взгляд Веро, повязал вокруг пояса полотенце.
Мы молча оделись, вышли и отправились в «Старбакс» на Доз-роуд. За столиками сидели парочки, некоторые читали «Санди таймс», и их спокойное довольство, их ленивое благодушие воспринимались мной как упрек. Я знал, что виноват, и ждал, когда же чувство вины придавит меня тяжким бременем, но стоило мне лишь посмотреть в темные глаза Веро, услышать ее звонкий, детский смех, как я ловил себя на том, что в глубине души рад случившемуся. В моем представлении она слишком долго мучила меня, и прошлая ночь стала в некотором смысле местью.