— Извини, Чарли. — Она отпила кофе и погладила меня по руке. — Надеюсь, у тебя не будет из-за этого никаких проблем. Мы с тобой как дети. Ничего с собой поделать не можем.
Зазвонил мой телефон. Джо. Я отключил звонок и положил телефон на столик, где он продолжал мигать, покусывая мою совесть.
— У меня поезд в двенадцать. Проводишь до метро?
Мы прошли до Парсонс-Грин, и я, оставшись за турникетом, смотрел, как Веро тащит за собой по ступенькам подпрыгивающий чемодан. В последний момент, перед поворотом, она обернула ко мне осунувшееся печальное лицо и махнула рукой.
Во второй половине дня я поехал в Хэкни, чтобы забрать Джо из благотворительного центра. Ждать пришлось довольно долго. Сначала из здания выходили дети с пакетами подарков, потом появилась Джо. Я думал, что обниму ее крепко, прижмусь к ней, спрячу свою вину за каким-нибудь нежным жестом, но, увидев ее, ничего не почувствовал. Джо устало направилась к машине, нагруженная сумками с остатками праздничных угощений, а у меня перед глазами встала Веро, ее искрящиеся глаза, огонь ее страсти. По пути домой я не смог даже заговорить с Джо. Как будто это она толкнула меня к измене, будто ее следовало наказать за то, что ночь с Веро стало чем-то, о чем я сожалел. Мы молча пообедали перед телевизором, а вечером я лег пораньше и, когда Джо через какое-то время вошла в комнату, притворился спящим.
Я думал о Веро в сумрачных театральных залах. Долгими вечерами, просматривая постановки политических пьес в «Хэкни эмпайр» и «Килберн трайсайкл», я думал о Веро. Даже когда мне удавалось изгнать из головы мысли о той ночи, даже когда удавалось сосредоточиться на происходящем на сцене, какая-то фраза одного из действующих лиц или мелькнувшее в глазах актера темное пламя возвращало ее. Она была заразной хворью, инфекцией; при мысли о ней в джинсах начинался пожар, по ночам меня преследовал один и тот же образ — Веро стаскивает с себя футболку — и запах ее грязных волос.
Последнюю неделю в «Силверберче» я тоже занимался по большей части тем, что наблюдал за другими. Рынки снова ожили, как будто те, кто мешал им быстро восстановиться, вдруг скорчились и умерли. Унылый, безнадежный февраль развеял ожидания фондов, существовавших на грани и уповавших на то, что новый год принесет новый оптимизм и крутой рост цен. В октябре и ноябре, в дни хаоса, многие инвестиционные менеджеры удержали инвесторов от резких шагов, но теперь их никто не слушал, и те же самые инвесторы массово снимали деньги со счетов. Капиталы из хеджевых фондов уносило, точно отливом. Конкуренты «Силверберча», те, что поменьше, закрывались один за другим по мере того, как банки обрубали кредитные линии, а инвесторы выстраивались в очередь в надежде получить хотя бы часть своих средств. В финансовых кругах снова пошли слухи о надежности «Силверберча».