На третьи сутки батальон Сироты вышел к Малкинскому ущелью, склоны которого поросли густым сосновым лесом. Кое-где среди деревьев возвышались причудливые скалы, похожие на средневековые замки. На одной из полян наткнулись на нарзанный источник, вокруг которого сохранились развалины древних построек, тропы были выложены каменными плитами.
На этой поляне решили сделать привал. Голодные дети набросились на спелый дикий крыжовник, но неожиданно из-за хребта вынырнули немецкие самолеты. В ущелье посыпались бомбы. Бойцы прижимали детей к скалам, прикрывая их своими телами. Самолеты делали заход за заходом. Взрывы бомб сотрясали горы. Но и после того, как улетели самолеты, в ущелье долго не смолкал грохот — с крутых откосов рушились камни.
Наскоро хоронили погибших. Стонали раненые. Ольга металась от одного раненого к другому, пытаясь хоть как-то помочь.
— Надо спешить, Ольга Андреевна, — торопил ее капитан Сирота. — Ведь опять налетят, гады.
— Как можно идти? Вы посмотрите, сколько раненых. Бойцы терпят, а дети!.. Боже мой, может, вот так же где-то и мой Ванюшка!.. Да что же это делается!
— Но как вы им поможете? У нас даже бинтов нет.
— Бойцы снимут нижние рубашки. Будем вываривать их в кипятке и делать бинты.
Под деревьями прямо на траве расстелили плащ-палатки, шинели. Ольге помогала Лейла. Раненые дети и бойцы сидели и лежали, ожидая очереди. То и дело раздавались детские стоны: «Тетенька, пить! Тетенька, помоги! Тетенька, больно!»
Кусая губы, с трудом держась на ногах, Ольга делала перевязки, удаляла осколки.
На повозку уложили тяжелораненых и двинулись в путь. Бойцы выбивались из сил. Дети были голодны, но никто не просил есть. Притихшие, испуганные, они по-взрослому серьезно смотрели на происходящее..
Всю ночь шли через лес, без дороги, прокладывая путь топорами в густом кустарнике. Утром на одной из полян наткнулись на пастуха. Молодой угрюмый балкарец пас стадо овец. Увидев людей в красноармейской форме, обрадовался. Он предложил капитану Сироте пять овец.
— Возьми, товарищ командир. Дети голодные, красноармейцы голодные. Зачем мне овцы? Я и сам бы ушел с вами, но жена рожать будет. Как могу уйти? Трех овец мне хватит, пока вернетесь, прогоните фашистов.
— Как зовут тебя, парень? — спросил Сирота.
— Яхья меня зовут, — ответил пастух. — А жена моя — Софият. Очень красивая жена моя. Нет такой улыбки ни у одной женщины. Нет такого сердца ни у одной женщины. Самая веселая моя Софият.
— Мы не оставим твою жену немцам. И тебя не оставим немцам, — твердо заявил капитан Сирота.