— Стечкус! Стечкус! Если через полчаса не прекратится этот бедлам, расстреляю к чертовой матери!
Этот крик Дарья Михайловна услыхала откуда-то сверху. Голос был злым и громким, но то, что он знаком ей, до сознания Дарьи Михайловны доходило медленно.
Она повернула голову туда, откуда доносился этот голос.
На бугре, совсем недалеко от себя, Дарья Михайловна увидела эмку, выкрашенную для маскировки коричневыми разводами. Возле эмки толпилась группа командиров. Чуть впереди, почти на самом краю бугра, стоял долговязый генерал. Он размахивал биноклем и продолжал кричать:
— Немедленно расчистить пробку! Стечкус! Пропустите в первую очередь женщин и детей! Немедленно вниз, Стечкус!
Генерал продолжал что-то кричать. К нему подбегали и от него отбегали командиры. А Дарья Михайловна все смотрела на бинокль в его руках. И хотя стекла блестели и солнечные зайчики ослепляли и мешали рассмотреть его лицо, в этой нескладной фигуре на вершине бугра она уже узнала мужа.
Дарья Михайловна сдавливала рукой грудь, силясь крикнуть. И наверное, кричала, как во сне, но не слышала своего голоса, потому что всю ее охватил страх. Она уже ничего не чувствовала, кроме этого страха: вот сейчас, сейчас Андрея увезет эта нелепо разрисованная машина, и он не услышит, не заметит ее.
Потом до ее слуха донеслось громкое: «Даша!» Она не заметила, когда он успел сбежать с бугра — наверное, скатился кубарем, потому что, когда он встал перед ней, его гимнастерка, брюки, сапоги и даже лицо были в коричневой пыли. Андрей Антонович обнял жену.
Окончательно пришла в себя Дарья Михайловна в машине. Ванюшка сидел рядом, на коленях у Тони. Машина тряско, медленно катилась по целинному полю.
Севидов то и дело чуть дотрагивался до волос жены, как всегда неумело пытаясь успокоить или приласкать ее, но ничего не успевал сказать ей, потому что постоянно подъезжали к машине командиры на взмыленных конях. Он выходил из машины, выслушивал доклады, отдавал приказания, снова садился в машину, и эмка продвигалась дальше. После очередного доклада Севидов озабоченно обратился к водителю, такому же тощему, как он сам, грузину:
— Шалва, где Осокин? — Машину резко тряхнуло, и шофер не ответил: очевидно, не расслышал вопроса. — Где же Осокин? Ты что, оглох, Шавлухашвили?!
— Вы послали его к Раздорской. У Ратникова Осокин, товарищ генерал.
— Запропастился, вятский джигит.
Шалва промолчал, только покачал головой и поцокал языком. Этим он одобрял настроение генерала. Если комдив называет своего адъютанта лейтенанта Осокина вятским джигитом, значит, стрелка барометра повернула на «ясно».