— Здесь, товарищ генерал.
— Степан, необходимо разведать, что делается на флангах. Возможно, удастся связаться с соседями, если, конечно, они есть у нас. Но глубоко не зарывайся. Прощупай берег. Что-то не нравится мне эта тишина. Словно рыбачить Хофер приехал — рыбу вспугнуть боится.
Проводив разведчиков, Севидов вышел из блиндажа, глубоко вдохнул настоянный порохом воздух, присел на трухлявое бревно у входа в блиндаж. Подошел Кореновский, опустился рядом, достал пачку «Казбека», молча протянул. Севидов взял папиросу, долго разминал ее в пальцах.
Было непривычно тихо. Лунный свет окрашивал бледной медью медленно ползущие по небу зыбкие тучки. Успокоился к ночи и Маныч. Широко разлившаяся вода набурлилась за бешеный день и теперь, притихшая, отражала в себе звездное небо и редкие вспышки ракет.
— Знаешь, Андрей, — заговорил Кореновский, — вот смотрю я на Маныч: днем кромсали эту воду снаряды, бомбы, взметались фонтаны, бушевали водовороты, Маныч пенился, бесился. Вода поглотила металл, людей, сомкнулась и бесшумно течет себе, словно ничего не произошло. Кругом тишина. Кто знает, что она сейчас таит… — Кореновский тяжело вздохнул. — Страшно подумать, сколько людей полегло.
Севидов молчал. До его слуха словно издали доносился приглушенный хриплый голос комиссара. В сознании были только одни беспощадно ясные слова лейтенанта Осокина, его рассказ о трагедии на Мелиховской переправе. Все время, пока шел бой, пока мысли и сердце генерала были связаны незримыми нитями с полками и подразделениями дивизий, пока от его решений зависели жизни людей, известие лейтенанта как-то не до конца овладело сознанием. И вот теперь, в минуты этой невероятной тишины, все отошло прочь, все исчезло, и в душу ворвалось и заполнило ее только одно — страшные слова лейтенанта Осокина.
Генерал сидел, опустив голову, и, закрыв глаза, представлял внучонка на коленях молоденькой девушки, растерянное лицо Даши, отчетливо слышал ее голос: «Все обойдется, Андрей!»
Кореновский чиркнул спичкой и, задумчиво глядя на воду, продолжал:
— Помнишь, каких сазанов таскали здесь, на Маныче, у Раздольной? Тебе всегда больше везло. А помнишь того пастуха, который стадо гнал мимо нас ночью? Как он с коровами своими разговаривал? Ну и матерился же, дьявол! Не знал, что с нами женщины. А утром извинялся и просил на водку. Кажется, его звали дядька Семен. Привередливый казак. Заноза, словом.
— Помню, — глухо ответил Севидов. И снова умолк.
— А рыбу делили поровну, помнишь? Сколько теперь погибло ее в Маныче!
— Что? Да… — рассеянно ответил Севидов. — Много людей погибло. Даша погибла… Ванюшка…