Севидов, конечно, понимал суровую необходимость приказа, понимал острую необходимость поднять боевой дух бойцов и командиров. И все же некоторые слова приказа вызывали внутреннюю горечь…
— Послушай, Евдоким, — пытаясь сдержать волнение, заговорил Севидов, — вот мы с тобой обороняли Ростов, твои ополченцы ушли последними. Много в твоем полку осталось людей после Ростова?
— Не густо.
— И что же, все они пошли за паникерами и оставили Ростов без серьезного сопротивления?
— Но были и трусы и паникеры, согласись, Андрей.
— Согласен, были. Но мы были к ним беспощадны и до этого приказа. — Севидов умолк, что-то вспоминая. — Ты знаешь, Евдоким, у меня все время перед глазами стоит одна картина, свидетелем которой я был под Войновкой. Немцы почти окружили остатки моего полка. Я приказал отойти на новый рубеж, чтобы спасти хотя бы часть людей. Мы отбивались как могли. Случилось так, что я оказался в воронке. Какой-то солдат, белобрысый, почти ребенок, был рядом. Он быстро насыпал бруствер у кромки воронки. Лежим отстреливаемся. Э-э, да что там говорить, — вздохнул Севидов. — Словом, убили того солдата. Я не знал его фамилии. Хотел забрать документы. Еле-еле сумел перевернуть парня на спину, потому что вцепился он руками в землю. Так вцепился, словно сросся с землей. А фамилия солдата была обыкновенная — Сидоров. Белобрысый, курносый, совсем мальчишка. Он часто встает перед моими глазами. Я еще тогда подумал: этот Сидоров уже не сделает ни шагу назад… Но мало ненавидеть врага и желать победы. Надо иметь силу, чтобы добыть победу.
Наши бойцы все время наталкиваются на немецкое железо. Всюду железо, железо, даже награды у них, черт побери, называются Железный крест. Вот я все с этим Хофером сталкиваюсь. Получается вроде дивизия на дивизию. А что у меня за дивизия? Одно название. Полки что батальоны, а батальоны — меньше штатных взводов. Снарядов нет. Были бы сегодня у Боброва снаряды, сколько фашистских танков мог бы он угробить! Да будь я в сто раз храбрее и отважнее, все равно не смогу остановить танки врага, если мне нечем стрелять. Ты пойми, Евдоким, нам надо по-деловому разобраться, как выполнять этот приказ «Ни шагу назад!».
— Теперь ты вроде меня агитируешь, — грустно усмехнулся Кореновский. — Только не пойму за что.
— Какая тут агитация! Обидно, понимаешь, Евдоким. Конечно, мы победим. Зачем нам жить без веры в победу…
— Вот эта наша с тобой вера должна быть в сердце каждого бойца. И должна быть именно сейчас, когда наступил, наверное, самый тяжелый период войны. И выражаться она должна в стойкой обороне, когда надо умереть, но ни на шаг не отступить. Наш солдат все выдержит, ты же сам говорил…