Он старался говорить бесстрастно:
— Добрый день, мадемуазель. Кого вы оплакиваете?
— Добрый день, — ответила она с легким вызовом. — Я принесла цветы моей двоюродной бабушке — маркизе.
Он снял цилиндр, и туман уронил капельки на непокрытые волосы.
— Надеюсь, не мои небрежные замечания о «скандале Роже» на обеде мадам Дюваль явились причиной заботы через столько лет?
Ей послышался сарказм в его тоне, и она огрызнулась:
— Иногда мужское самомнение просто изумляет меня, месье!
Неожиданно вспыхнувший на ее щеках румянец сделал ее еще прекраснее. Он испытал такое сильное влечение к ней, что все остальное в его жизни показалось пустячным.
— Может быть, я пытаюсь сказать, что сожалею о своей прямоте в тот вечер.
— Почему? Вы сказали правду, с вашей точки зрения. Но, несмотря на «старый скандал», — сказала она, защищаясь, — моя бабушка похоронена в освященной земле.
Туман превратился в моросящий дождь, но они не заметили. Он видел, что ее руки дрожат, и его потряс порыв яростного желания. Он хотел поцеловать ее, он хотел, чтобы она покорилась.
— Вы приводите меня в бешенство, Симона, — тихо сказал он.
— Почему, месье? — насмешливо спросила она.
— Вы знаете почему. Я одержим вами, а вы не хотите признать, что чувствуете ко мне то же самое. Однако, когда я целую вас, ваши губы говорят мне, что вы также изголодались по моей любви, как я по вашей. Неужели вы можете отрицать это, моя страстная любительница лошадей и безрассудных скачек?
Ее румянец разгорелся еще сильнее. Она гордо вскинула голову:
— Я не безрассудна, я просто более искусна, чем…
С неожиданностью тропических ливней свинцовые облака над ними разразились потоками воды, тяжелые капли застучали, как камни, по окружавшему их мрамору. Симона огорченно вскрикнула и, наклонив голову под бешеной атакой, попыталась открыть зонтик.
Арист выхватил зонт:
— Мой экипаж на улице.
Он потащил ее сквозь водяные стены. Его кучер спрыгнул со своего сиденья и, раскрыв над ними большой зонт, открыл дверцу экипажа. Потоки воды текли с его соломенной шляпы. Арист обхватил Симону за талию и легко поднял на высокую ступеньку.
Симона упала на сиденье и взглянула на себя. Намокшее платье облепило тело, обрисовав грудь со смущающей точностью.
— Моя бедная шляпка! Она погибла! — воскликнула Симона, откалывая шляпку и прижимая ее к груди.
Арист коротко рассмеялся, сиденье прогнулось под его тяжестью рядом с ней.
— Какая же вы смесь дерзости и чопорности!
Он взял шляпку из ее рук и положил рядом с ее сложенным зонтиком, затем притянул ее в свои объятия. Мокрый локон попал между их губ, когда он поцеловал ее. Она убрала локон и вернулась к его жадному рту.