Однако она потеряла сознание из-за линчевания… кого? Раба? Как только он задремал, ему тут же приснилась Симона. В одном из ужасных кошмаров он переживал их любовные ласки, и она превращалась в его объятиях в ведьму с безжизненными, как веревки, волосами и чешуйчатой кожей. Когда он проснулся, дрожа, то снова увидел скорбный взгляд ее прекрасных глаз и услышал отчаяние в ее голосе: «Никто ничего не может сделать».
Кого-то повесили. Кого… и почему? Беглого раба бы выпороли, но не линчевали. Однако раба, осмелившегося посягнуть на белую женщину, вздернули бы без разговоров. Мысль, неизбежно следовавшая за этой, была невыносима.
Он снова вспомнил, как легко, как страстно, она приняла его. Насколько он знал, это не доказательство того, что у нее был любовник. Не для женщины, которая скачет верхом так безрассудно, как она, и притом каждый день. Но она признала… забавляясь!.. что не девственница. Он уверил ее, что это не имеет значения. Однако теперь обнаружил, что имеет.
Он рано встал и пошел на Торговую биржу, где стал расспрашивать знакомых, и вскоре ему рассказали, что вооруженный отряд плантаторов линчевал свободного цветного мужчину, помогавшего беглым рабам уходить на Север.
Один торговец рассказал Аристу:
— Он был учителем. Зарабатывал на жизнь незаконным обучением детей свободных цветных. Вероятно, и рабов учил читать, и писать. Ночной дозор последовал за ним на встречу с беглецом после того, как кто-то дал информацию.
— Кто выдал его? — спросил Арист.
— Имен не называют. Раб, которому он помогал, сбежал.
— Вы знали этого свободного цветного?
— В лицо. Он вел себя более высокомерно, чем подобает его положению, как все цветные, получившие образование. Думаю, он был больше француз, чем африканец. У него была очень светлая кожа.
— Его имя?
— Чичеро Латур.
Чичеро…
Это имя вызвало воспоминания, и Арист почувствовал, как повернулся в груди знакомый нож. Он снова увидел светлого негра, спутника художника, услышал слова Отиса: «Чичеро, мой проводник».
Так вот это кто. Его обвинили не в связи с белой женщиной, а в помощи беглым рабам. Но это не обеляло Симону, разбитую его смертью. Это доказывало, что, будучи виновной, она просто вела себя очень осторожно.
Арист вспомнил нервозность Симоны при встрече с художником и проводником на плантации. Тогда он подумал, что это запоздалая реакция на убийство огромной гремучей змеи, необычайный подвиг для женщины. Теперь он иначе толковал ее поведение.
Он не обратил особого внимания на проводника, но у него сложилось впечатление, что Симона неоднократно смотрела на окторона, избегавшего ее взгляд. Было ли что-то между ними? Он не мог в это поверить… и однако… Хотя общество и принимало Симону благодаря красоте и высокому положению семьи, ее считали эксцентричной. Но могла ли она зайти так далеко?