Прятала ли Ханна решившегося на бегство раба? Это более вероятно.
Симона вернулась в конюшню и передала кобылу груму. Придя в свою комнату, она вызвала Ханну.
Ханна появилась с подростком, несущим два ведра горячей воды. Опустившись в металлическую ванну, Симона спросила:
— Почему твой любовник прячется в хижине?
Ханна, мылившая ей спину, уронила мочалку и сказала, заикаясь:
— М-мамзель?
— Я видела, что кто-то выглядывает из дыры под крышей.
— Это не мой муж! — воскликнула Ханна.
— Тогда кто?
Ханна подняла мочалку и снова намылила ее. Более ровным голосом она сказала:
— Девочка, мамзель. Просто девочка. Из Магнолиевой Аллеи. Молодой господин бьет ее.
— Почему? Что она сделала?
— Она ничего не сделать! — воскликнула Ханна, слишком возмущенная, чтобы правильно говорить. — Ничего. Только старалась не попадаться ему на глаза, когда он пьян. Она прибежала из болота, прося помощи, и я спрятала ее.
— Ханна! Ты знаешь, что укрывательство беглеца — противозаконно. Тебя могут приговорить к пятидесяти плетям! Зачем ты это сделала?
— Чтобы спасти ее жизнь! — огрызнулась Ханна. — Она совсем ребенок.
— Сколько времени ты уже прячешь ее?
— Около недели. Мы не знаем, что с ней делать.
— Господи! Она лежит в этой жаре под крышей целую неделю? Это убьет ее, Ханна! Почему ты не сказала мне? — взволнованно воскликнула Симона, прижимая мокрые пальцы к пульсирующим вискам.
— Потому что не хотела доставлять вам новые заботы, мамзель.
Смысл ее слов ошеломил Симону. Ханна, должно быть, знала о Ноэле… может быть даже о Милу. И если знала она, то кто еще мог знать? Симоне казалось, что стены наступают на нее. Но ее собственный страх заставил ее осознать, какой ужас испытывает маленькая рабыня. Напуганная, в поту, с сердцем, бьющимся так неистово, как сердце Симоны сейчас.
Духота под крышей, должно быть, невыносима. А если девочка умрет там от теплового удара? Что тогда? О Господи!
Симона давно приняла решение: она не будет подстрекать рабов к поискам свободы, как месье Отис, но она поможет любому рабу, бегущему от жестокости. Она должна это делать, несмотря на глубокую преданность семье. Но неужели ее убеждения должны подвергнуться испытанию так быстро?
— Я выпускаю ее по ночам, — сказала Ханна. — Она спит со мной… Она избита… Вымыть вам волосы, мамзель?
— Пожалуйста, Ханна.
Симона оперлась на высокую спинку маленькой ванны и попыталась успокоить сердцебиение, пока Ханна лила теплую воду на ее длинные волосы и мылила их.
«Она избита», «совсем ребенок». Вероятность того, что девочка бежала от сексуального насилия, привела Симону в ярость.