За ней ухаживал красивый свободный негр, с которым она познакомилась в школе Чичеро, но ее статус рабыни оказался преградой их браку. Несмотря ни на что, они надеялись на ее освобождение. Однако Десси привлекла хозяина, и он сделал ее своей наложницей.
— Отец не смог спасти меня. Мы — собственность хозяина. Мой возлюбленный, потеряв надежду, уехал из Нового Орлеана. Когда я забеременела… хозяйка — жена моего владельца — обнаружила и… пыталась убить меня. Мне пришлось бежать.
Симона вспомнила о доведенной до отчаяния Милу, страданиях Долл и поклялась себе, что Десси обретет свободу.
Дни текли своим чередом. Десси боялась быть обнаруженной и радовалась возможности прятаться в каюте, но Симона задыхалась в замкнутом пространстве. Она привыкла к простору, и ей не хватало удобств, которые она раньше принимала как должное. Она стала все больше времени проводить на палубе, следя за постоянно меняющимся пейзажем.
Речные берега все время были разными: нависающие деревья, отражавшиеся в спокойной воде, или песчаные отмели с набегающими крохотными волнами и крошечными птицами, бегающими взад-вперед на длинных ногах, или маленькие островки, кишащие пернатыми. Она проводила целые часы на задней палубе, наблюдая за кильватером гребных колес, завороженная сложными вихрями потоков, когда река сужалась и становилась глубже.
За Натчезом берега стали более лесистыми, жилищ почти не было видно. Река извивалась, и местность была более холмистой, чем в Луизиане. Иногда сквозь деревья она замечала синеющие вдали горы. Они встречали другие пароходы, похожие на «Цыганскую Королеву», и старомодные плоскодонки и суденышки, обмениваясь приветственными гудками, свистками и криками.
Мемфис оказался волнующим портом с экзотической смесью изящно одетых торговцев и плантаторов, переселенцев в меховых шапках, ярко одетых индейцев. Симона не сошла на берег, но с интересом следила, как огромные чернокожие портовые рабочие снуют по кораблю, добавляя тюки с хлопком к кучам на главной палубе.
Когда новым пассажирам позволили подняться на борт, она осталась на палубе, украдкой наблюдая, не появится ли Пикенз. Симона держала Жанну Марию. Вдруг ее глаза удивленно расширились, и она почувствовала, что теряет сознание. По трапу поднимался Арист.
Симона прижалась к стене, ища опоры и крепче сжимая Жанну Марию. Арист возвышался над пассажирами, высокий и широкоплечий. В ярком солнечном свете было заметно, что он похудел, его лицо обветрилось от жизни на открытом воздухе. «Он стал настоящим плантатором», — вспомнила она язвительный голос Роба. Плантатор… Враг! «Если вы за рабство, вы — против раба. Если вы за раба, вы — против рабства», — так говорил Чичеро, цитируя известного аболициониста-северянина.