— Вы сами? Все, что вы имеете в «этом проклятом мире», включая ваших арабских лошадей, зависит от наших способностей сохранить рабство на Юге.
— Я знаю, — сердито ответила Симона.
Он молча разглядывал ее минуту, затем спросил:
— И как давно вы испытываете эти чувства?
Симона расплакалась. Разозлившись на себя, она резко отвернулась от него и схватилась за стремя. Арист молча подставил руки под ее сапог и помог сесть в седло. Она избегала его взгляда, застегивая жакет дрожащими пальцами. Ее грудь болела от желания, и она не могла остановить слезы…
Когда она отвела Золотую Девочку в конюшню и передала ее груму, слезы высохли, но глубокая боль в груди, на которую она старалась не обращать внимания, осталась. В ее жизни нет места для любовника, и особенно для Ариста Бруно.
Вскоре она снова выехала на Пусси, на этот раз к разрушенному дому. Однако, когда она достигла «Колдовства», Ноэля там не было, как и следов его пребывания. Старый дом был пуст и выглядел заброшенным, только крысы шуршали по полу где-то на втором этаже. Последовал ли Ноэль, в конце концов, ее совету и вернулся домой? Почему-то она не могла поверить в это, хотя искренне желала.
Не было видно ни Чичеро, ни художника-северянина. Если они и забредали сюда в поисках птиц, то не оставили следов. Но ее тревога не утихла. Что же здесь произошло?
Они должны были заметить Ноэля. Или, испугавшись, он покинул дом.
Куда он мог уйти?
Она продолжала молиться, чтобы он вернулся домой.
Арист поскакал в Новый Орлеан, сердитый и совершенно несчастный. Как раздражала его эта Симона Арчер! Она жаждала его, она дрожала от его малейшего прикосновения. Однако была полна решимости не признаваться. Это неестественно!
И вся эта антирабовладельческая риторика! Так говорила иногда его мать, мучаясь от того, что у отца была любовница-квартеронка. Он предполагал, что большинство женщин испытывают те же чувства. Но теперь, когда рабство подвергалось атакам северных аболиционистов в конгрессе, все стало гораздо серьезнее. Ссоры иногда перерастали в жестокие действия то одной, то другой политической фракции. Действительно ли Симона чувствовала то, что говорила, или она пыталась расхолодить его?
Почему он не может забыть ее?
Арист мог поклясться, что она была абсолютно естественна, когда так волнующе флиртовала с ним на балу в день рождения Делиб. Но потом она испугалась, отступила. Он знал, что она намерена избегать замужества. Разве она не говорила, что не будет собственностью ни одного мужчины? Это он понимал. Ее главной чертой была ее яростная независимость.