— Почему я должна смеяться? — Я обернулась к нему. Алекс покусывал кончики усов и пристально смотрел мне в глаза из-под прилипшей ко лбу мокрой челки. — Над чем? Над твоей старомодной челкой? — Пальцами свободной руки я откинула его челку и только потом поняла, что мой поступок — чрезмерное амикошонство, патрон он мне или уже нет. — Извини, но так лучше, Алекс. У тебя хороший лоб, закрывать не стоит.
— А ты можешь еще? — вдруг попросил он, не сводя взгляда и не выпуская моей руки из своей. Без дурацкой челки он выглядел гораздо интереснее.
— Что «еще»?
— Ну еще. Еще раз… Еще погладь меня.
— Вот так?
Я снова провела пальцами по его мокрым волосам, а он вдруг стремительно притянул меня к себе, обхватил за плечи и поцеловал! Основательно, уверенно, дыша мне в рот и закрыв глаза. Я тоже закрыла глаза и не противилась. Поцелуй был хорошим, основательным, каким-то надежным, если так можно сказать о поцелуе. Так целует меня отец, касаясь усами, нет, конечно, не в губы, а вообще… Вот эта надежность и уверенность, что он рядом и всегда поцелует меня, что бы ни случилось…
— Ты с ума сошел! — Я вскочила. — Что это такое?!
Он непонимающе вылупил глаза и облизнул губы — усам досталось тоже, — напомнив мне Геркулеса.
— Что это такое, я спрашиваю?!
— Ну в общем… Тебе ж понравилось?
Теперь глаза вылупились у меня.
— Иди сюда. — Он похлопал рукой по банкетке. — Будем целоваться до рассвета!
— Даже не думай! Отвези меня домой!
— Давай посидим еще. — В глазах была мольба. — В кои веки выпадет возможность вот так посидеть в тишине, посмотреть на небо, без этого дурацкого мобильника. Моя главная часть тела? Так ты, кажется, сказала? Ну садись. Пожалуйста!
— А ты… Ты будешь себя хорошо вести?
— Хорошо, хорошо. — Он еще раз похлопал ладонью по банкетке. — Садись. Если обещаешь не смеяться, я почитаю тебе стихи. Ты должна любить стихи. Ну, садись!
Я заняла место максимально, насколько позволяли размеры банкетки, подальше от Алекса. Дефанс за окном завораживал. Алекс начал читать, хрипловатым от явного волнения голосом.
— Ветер стонет злобно: «Скучно!
Город, город! Нет простора!»
Спаяны ущелья улиц
Теоремой Пифагора.
С криком раскрываясь, окна
Ловят души занавесок,
Разбивают насмерть стекла,
Улететь пытаясь с ветром.
И, присев от напряженья,
Только б не поддаться ветру,
Город шепчет: «О, Планета!
Не отвергни, не отвергни!»
Хрупкими цепями света
Всех фонарных отражений
Он цепляется за землю,
За земное притяженье.
— Ты сам написал? — Я первой нарушила тишину, если не считать шума дождя и голубиных разговоров.
— Тебе понравилось?