— Ты сначала на первый этаж спустись. Осторожнее. — Алекс протянул мне руку, помогая пробираться между всякими коробами и механизмами. — Я потом на тебя посмотрю, захочешь ли ты после этого куда-либо подниматься. Даже на лифте.
— Сколько здесь этажей? Тридцать?
— Тридцать в Монмартрской башне. Здесь куда больше.
— Сколько? — спросила я еще раз и тут же испуганно вскрикнула, от неожиданности прижавшись к Алексу: надо мной крылато прошумела темная тень, роняя перья прямо на мое лицо.
— Не бойся, это всего лишь голубь.
— Гадость какая. — Я отерла лоб и щеки.
— Честное слово, завтра же вставлю стекло и всех ликвидирую.
— Как? Убьешь? Не надо.
— Да не буду я их убивать. Не переживай. Просто вставлю стекло, когда они днем улетят. Они не смогут вернуться.
— Кстати, Алекс. Как это ты собираешься вставлять стекло такого размера? Здесь же витрины, а не окна!
— Точно так же, как ты собиралась везти на грузовике перекрытие для дома Маршана.
— Ладно. Хватит. Я же не технолог, чтобы знать такие мелочи. Ты-то о чем думал?
— Не заводись. О тебе.
— Обо мне?
— Я же попросил тебя? Не заводись.
— Далеко еще?
— Вон. Видишь дверь рядом с разбитым окошком?
— Ну. Так это оно и есть?
— Конечно. Стал бы я корячиться с витринными стеклами?
— Но оно же ведет на лестницу.
— Правильно. — Он распахнул передо мной дверь; освещение пожарной лестницы не отличалось приветливостью. — Осторожнее, здесь темновато. Нет наружных окон.
— Я о том и говорю. Как же голуби залетают?
— Как-то залетают. Я не голубь, я не знаю.
Глава 19, в которой пол практически пустого гаража
Серый асфальт, расчерченный на участки для машин, подписанные метровыми цифрами, — походил на гигантские детские классики в каком-нибудь сверхъестественно огромном школьном дворе. Я сразу же вспомнила циклопические кубики, шары и брусочки инопланетной архитектуры Дефанса и то, как все эти высотные строения радовались ветру, луне и дождю. Старинные дома так не умеют. Они очень боятся, что могут потерять кусок лепнины, какой-нибудь причудливый конек или просто-напросто полинять от дождя и ветра. И на самом деле теряют и линяют, сдаваясь в плен серому цвету. А этим не грозит парижский «гри» note 3, каким бы изысканным, перламутрово-жемчужным он ни был. Времена суток окрашивают их стеклянные стены: утро — в розовый, вечер — в рыжеватый. Белизна облаков и синева неба отражаются в них днем; кобальтовая чернота — ночью. А еще солнце, луны и звезды…
— Мне нравится Дефанс, — сказала я.
По бульвару Циркулер мы ехали в сторону моста Нейи.
— Всегда или теперь, когда ты увидела его с высоты?