Упоминание о Тамане заставило меня подумать о тете Суле.
— Моя тетя очень больна. Я хотела, чтобы вы поехали со мной в деревню. Отчасти ради этого я приехала.
Я видела, что он не знает, можно ли мне верить.
— До нашего отъезда уже ничего не получится. У меня еще слишком много дел. Но если хочешь, я могу поговорить с доктором Андерсоном.
Я не стала слушать, что еще он скажет.
На следующее утро я встала очень рано и убрала свою комнату. Там накопилось много пыли, на полу в ванной валялось с полдюжины дохлых тараканов. Я открыла жалюзи, чтобы проветрить.
Вильям, увидев меня, и удивился, и обрадовался.
— Когда ты приехала? А мне никто и не сказал. — И вслед за этим: — Ты получила мое письмо?
— Да, Вильям. Извини, пожалуйста. Я собиралась тебе написать.
Я объяснила, что приехала не больше чем на пару дней, только для того, чтобы забрать кое-что из одежды, и что мне нужно обязательно вернуться в поместье, потому что моя тетя больна.
Он выглядел так, будто его стукнули по голове.
— Ты что, собираешься там жить?
— Сейчас мне просто ничего другого не остается. Ты бы не мог попросить Соломона отвезти меня?
Он кивнул:
— Жаль, что я не умею водить.
— Я не забираю все свои вещи. Я вернусь за ними, когда решу, где я буду жить.
— У тебя есть дом в Лавентиле, — сказал Вильям. — Пожалуйста, помни об этом.
Я провела в Порт-оф-Спейн еще два дня. Слоняясь по дому, я искала случая поговорить с доктором Эммануэлем Родригесом. Но это оказалось невозможным. Он либо работал допоздна, либо уезжал к больному; или отвозил куда-нибудь детей, или, наоборот, забирал их; он навещал друзей в Маравале, Сент-Энн и Диего-Мартине. Один раз я все-таки поймала его на лестнице. Я сказала: пожалуйста, очень прошу, можем мы поговорить? Он так вжался в перила, что казалось, он готов скорее упасть с лестницы, чем оказаться рядом со мной. Я пошла в больницу и попробовала записаться к нему на прием. Регистраторша дала мне формы, попросила их заполнить и сказала, что придется долго ждать. Она предложила мне пойти к другому врачу, который начинал работать с понедельника. В ту ночь я подошла к двери спальни доктора Родригеса и позвала его по имени. Сначала совсем тихо, потом чуть-чуть громче. Он вышел, прижимая палец к губам, и велел мне замолчать, чтобы не разбудить Джо. Я думала, что сейчас взорвусь.
Под утро я стала громко звать доктора Эммануэля Родригеса. Я так отчаянно кричала, что он должен был поверить, будто случилось что-то серьезное. К тому моменту, когда он прибежал ко мне в комнату, я лежала голая под простыней — так, как бывало прежде. Сначала он рассердился, но потом оттаял и позволил мне его поцеловать, и раздеть, и вскоре он уже лежал в моей постели. Но даже когда он уже был во мне, его взгляд все равно оставался каким-то холодно-отстраненным. Это был взгляд, которого я никогда раньше у него не видела, взгляд, который мне совсем не нравился. Как только все закончилось, он оделся и ушел. Когда он уже был в дверях, я спросила: «Что же мне делать?» Он не ответил.