— Нет, она приехала на Тобаго заранее, когда еще ничего не было заметно, чтобы никто ничего не знал.
Я приложила руки к своему маленькому твердому животу.
— Ты присутствовала, когда я родилась?
— О да. Сула и плакала, и смеялась одновременно, впервые в жизни она сказала, что счастлива. Она сказала: «Какой у меня чудесный ребенок». И она проплакала всю дорогу, возвращаясь на Тринидад. Это была ее самая большая ошибка. Она сама мне призналась, когда приезжала сюда. Сказала, что ей надо было оставить тебя у себя, что ты важнее, чем все остальное. Что она прислушалась к голове, когда надо было слушать сердце.
Тетя Тасси улыбнулась:
— Помнишь, она приезжала и вы нашли на дороге опоссума-манику?
— Да, — сказала я. — И Роман швырнул в тебя тарелкой.
— И Роман швырнул в меня тарелкой, — ровным голосом повторила она.
Как-то, когда мы были на кухне, я спросила:
— А почему ты на все согласилась?
Тетя Тасси перестала чистить батат и положила его на стол.
— К тому времени я уже встретила своего мужа — отца Веры и Вайолет. Я никуда не собиралась. Сула всегда присылала деньги на твое содержание.
Я вспомнила ежемесячные посылки.
— И потом, ты была таким прелестным ребенком, разве же я могла сказать «нет»? Не всегда легким ребенком, — добавила она, смеясь, — но очень красивым.
Очень часто я думала о Джозефе Карр-Брауне и его дочерях. О том, как им повезло иметь такого отца, знать, что он их отец.
— Может быть, мне стоит съездить в Таману и поговорить с ним.
Тетя Тасси пожала плечами:
— Почему бы и нет? Теперь, когда Сулы нет, от этого никому не будет вреда.
— Но он может мне не поверить.
— Ну что ты, почему он вдруг не поверит?
Я думала о том, как быстро и без усилий я приспособилась к жизни в Тамане, о том, как легко ладила с лошадьми. Может быть, я унаследовала это от отца? Я вспомнила, как моя мать однажды сказала, что я «храбрая, как Джозеф Карр-Браун».
Когда первый шок миновал, я стала воспринимать все уже по-другому. Думая о тете Суле, о том, как она умерла, так и не открыв мне правды, я сердилась и в то же время грустила. Я все время вспоминала ее лицо в тот последний день, когда мы стояли на ступеньках и осматривали ее садик. Я представляла их вместе — мою мать и моего отца. И каким-то странным и неясным для меня образом их отношения представлялись совершенно понятными.
Известие, что мой отец живет на Тринидаде и нет нужды отправляться в далекую Англию, чтобы разыскать его, в каком-то смысле тоже принесло облегчение. Но как он ко мне отнесется? Увидит ли он во мне свою дочь? А может быть, я буду лишь грустным напоминанием о Суле? Захочет ли он мне помочь? Конечно, он будет ожидать, что я попрошу у него денег. Но этого, пообещала я себе, я никогда не сделаю.